Очерки лондонских нравов (старая орфография)
Шрифт:
Мы чувствовали крайнее желаніе присутствовать при этой очной ставк, хотя не умемъ сказать, почему именно: мы заране знали, что сцена будетъ непріятная. Для насъ нетрудно было получить позволеніе войти въ госпиталь, и мы получили его.
Когда мы явились въ госпиталь преступникъ уже находился такъ, и, вмст съ конвойнымъ, ожидалъ въ маленькой комнат нижняго этажа прибытія судьи. Руки его были скованы, и шляпа совершенно закрывало его глаза. По чрезвычайной блдности и безпрестаннымъ подергиваніямъ мускуловъ, легко можно было видть, что онъ страшился за послдствія. Спустя немного времени, госпитальный докторъ привелъ въ маленькую комнатку судью, писца и еще двухъ молодыхъ людей отъ которыхъ сильно несло табакомъ; а спустя нсколько минутъ, въ теченіе которыхъ
Тусклая свча, горвшая въ довольно обширной комнат, скоре увеличивала, нежели уменьшала страшный видъ несчастныхъ больныхъ. Они лежали въ постеляхъ, разставленныхъ въ два продольные ряда по обимъ сторонамъ комнаты. Въ одной кровати лежалъ ребенокъ, въ другой — обезображенная женщина, которая подъ вліяніемъ страшныхъ страданій судорожно комкала въ рукахъ одяло; на третьей лежала молодая двушка, и уже, по видимому, въ томъ безчувственномъ состояніи, которое такъ часто бываетъ предвстникомъ смерти; ея лицо обагрено было кровью, грудь и руки перевязаны. Дв или три кровати оставались пусты, и ихъ владтели сидли подл нихъ съ такими глазами, что страшно было встрчаться съ ихъ взглядами. На лиц каждаго выражались душевная пытка и страданія.
Предметъ нашего посщенія находился къ отдаленномъ конц комнаты. Это была прекрасная молодая женщина, около двадцати-двухъ или трехъ лтъ отъ роду. Длинныя, черныя волосы ея, мстами выстриженные, и именно тамъ, гд были раны на голов, въ безпорядк лежали на подушк. Лицо ея носило страшные слды побоевъ; одной руки она сжимала бокъ, какъ будто тамъ заключалось главное страданіе; дыханіе ея было коротко и тяжело; и ясно было видно, что она быстро умирала. На вопросъ судьи о ея страданіяхъ она произнесла нсколько невнятныхъ словъ, и когда сидлка приподняла ее на подушку, страдалица безумнымъ взглядомъ окинула незнакомыя лица, окружавшія ея постель. Судья сдлала знакъ привести преступника. Его привели и поставили подл кровати. Молодая женщина взглянула на него съ безумнымъ и мучительнымъ выраженіемъ въ лиц; зрніе ея уже потухало, и она не узнала его.
— Снимите съ него шляпу, сказалъ судья.
Приказанія его исполняли, и черты лица несчастнаго вполн обнаружились.
Молодая женщина вдругъ приподнялась почти съ сверхъ-естественной энергіей; въ тусклыхъ глазахъ ея загорлся огонь, блдные и впалыя щоки покрылись румянцемъ. Усиліе было судорожное. Она снова упала на подушку и, закрывъ избитое лицо свое обими руками, тихо зарыдала. Обвиняемый устремилъ на нее пристальный взоръ. Посл непродолжительнаго молчанія дло объяснилось, и обвиняемый признанъ виновнымъ.
— О! нтъ, это не онъ, джентльмены! сказала больная, поднявшись еще разъ и сложивъ свои руки: — не онъ, не онъ! Эти я сама сдлала…. тутъ никто не виноватъ — эти несчастный случай. Онъ мн ничего ршительно не сдлалъ; онъ не тронулъ бы меня ни за что на свт! Джэкъ, дорогой мой Джэкъ, вдь ты знаешь, что ты ничего не сдлалъ бы мн.
Взоръ страдалицы быстро потухалъ и она вынули изъ подъ одяла руку, чтобъ взять руку Джэка. При всемъ жестокосердіи этого человка, онъ не приготовился къ подобной сцен. Отвернувъ свое лицо, онъ зарыдалъ. Цвтъ лица больного перемнился и дыханіе ея становилось тяжелй. Очевидно былъ, что ей умирала.
Мы уважаемъ ваши чувства, которыя побуждаютъ васъ къ этому, сказалъ судья:- по предупреждаю, напрасно вы стараетесь доказать его невинность: теперь уже поздно. Это на спасетъ его.
— Джэкъ, говорила слабымъ голосомъ умирающая женщина, продолжалъ свою руку на его:- они вдь не принудятъ меня обвинить тебя. Джентльмены, увряю васъ, что это сдлалъ вовсе не онъ. Онъ вовсе не трогалъ меня. — И она крпко сжала руку Джэка и продолжала прерывающимся шопотомъ: — надюсь, что милосердый Создатель проститъ вс мои грхи и всю мою позорную жизнь, Джэкъ. Да благословитъ тебя Богъ! Кто нибудь изъ джентльменовъ, вроятно, будетъ такъ добръ и отнесетъ
Сидлка наклонилась надъ больной, нсколько секундъ посмотрла на все и потомъ закрыла ее простыней. Она закрыла уже трупъ.
V. ОТВЕРЖЕННАЯ ЛЮБОВЬ МИСТЕРА ДЖОНА ДУНСА
Еслибъ вамъ предстояло составить классификацію общества, то нкоторому роду людей мы, нисколько не задумываясь, дали бы названіе «старыхъ холостяковъ, или старыхъ малыхъ». И безъ всякаго сомннія, изъ этихъ «старыхъ малымъ» образовался бы списокъ весьма значительныхъ размровъ. Мы не въ состояніи опредлить, какимъ именно причинамъ должно приписать чрезвычайно быстрое распространеніе этихъ людей; конечно, изслдованіе этихъ причинъ было бы весьма интересно и забавно, но такъ какъ мсто на позволяетъ намъ распространяться объ этомъ предмет, то мы скажемъ здсь одно, что размноженіе старыхъ малыхъ сильно увеличилось въ теченіе нсколькихъ послднихъ лтъ.
Разсматривая этотъ предметъ въ общемъ его вид и не входя въ дальнйшія подробности, мы намрены подраздлить старыхъ малыхъ на два отдльные класса: на веселыхъ и на серьёзныхъ старыхъ малыхъ. Веселые старые малые обыкновенно бываютъ старики въ наряд молодыхъ людей, которые въ дневное время посщаютъ улицы Квадрантъ и Реджентъ, а вечеромъ — театры, и которые принимаютъ на себя фанфаронство, франтовство и легкомысліе молодыхъ людей и вообще вс замашки, неизвинительныя даже молодости и неопытности. Серьёзные старые малые принадлежатъ къ числу видныхъ джентльменовъ красивой наружности, которыхъ всегда можно видть въ тхъ же самыхъ тавернахъ; въ тже самые часы по вечерамъ, въ томъ же самомъ обществ, за тмъ же табакомъ и грогъ.
Прекрасную коллекцію старыхъ малыхъ можно было видть въ одно время въ знакомой намъ гостинниц отъ половины девятаго вечера до половины двнадцатаго. Впрочемъ вотъ уже нсколько времени; какъ мы потеряли ихъ изъ виду. Кром того въ гостиниц Радуга на улиц Флитъ находилась, да мы уврены, что и теперь находятся, два отличные образчика старыхъ малыхъ; они всегда бывало имли въ перегородк ближайшій къ камину и всегда курили не сигары, но трубки изъ длинныхъ черешневыхъ чубуковъ, концы которыхъ скрывались, гд-то далеко подъ столомъ. Эти старые малые были въ своемъ род люди великіе — толстые, краснолицые и блоголовые; всегда занимали тоже самое самое: одинъ по одну сторону стола, другой по другую; курили они и пили съ соблюденіемъ величайшаго достоинства; вс знали ихъ, а нкоторые даже считали ихъ безсмертными.
Мистеръ Джонъ Дунсъ принадлежалъ, числу старыхъ малыхъ послдняго разряда; то есть не къ числу безсмертныхъ, но серьёзныхъ; былъ былъ удалившійся перчаточникъ, вдвоемъ, и жилъ въ улиц Курситоръ на Чансрилэн не одинъ, но съ тремя дочерьми, взрослыми и незамужними. Онъ былъ коротенькій, кругленькій человкъ, съ огромнымъ лицомъ и имлъ величайшее сходство съ виннымъ боченкомъ: всегда носилъ шляпу съ широкими полями, фракъ съ широкими полями и имлъ весьма важную походку, свойственную вообще всмъ старымъ малымъ. Регулярность его не уступала патентованнымъ часамъ, въ девять часовъ онъ завтракалъ, посл завтрака одвался; немного отдыхалъ, потомъ отправлялся въ любимую таверну, выпивалъ стаканъ элю и прочитывалъ газету; возвращался домой и бралъ дочерей прогуляться, въ три часа обдалъ, выпивалъ стаканъ грогу и выкуривалъ трубку, дремалъ, пилъ чай, прогуливался и снова приходилъ въ ту же таверну. Чудная эта таверна! какъ очаровательно проводятся въ ней вечера! Тамъ бывалъ мистеръ Харрисъ — стряпчій по дламъ, и мистеръ Джэннингсъ — датскій портной (оба такіе же весельчаки, какъ и онъ самъ), и еще Джонсъ, адвокатскій писецъ, — чудакъ такой этотъ Джонсъ, славный товарищъ, сколько у него анекдотовъ! и вс они четверо просиживали каждый вечеръ аккуратно до трехъ четвертей двнадцатаго, курили трубки, попивали грогъ, разсказывали анекдоты и предавались чистосердечному удовольствію,