Очевидное-Невероятное
Шрифт:
— Их ошибка в том, сын мой, что они своими скудными мозгами не способны оценить подлинную силу веры! Смотрите же — вот как отвечает на их сраные уколы истинный сын прокси-Храма! Вы, кстати, видели его?
— Кого? Хрен?
— Храм.
— Его видно отовсюду, — сказал я безотносительно.
— Ну и как вам? — становясь в боевую стойку, спросил отец Никон.
— Богу — Богово, а кесарю — кесарево, — вот единственное, что пришло мне в эту минуту на ум.
Прокси- патриарх, меж тем, вдохнул в себя весь имеющийся в Коридоре, воздух, после чего стальная струя презрения мощно ударила в стену, хранившую на себе нестираемую надпись «Попка — дурак!»
Сполна удовлетворив акт священной мести,
— Но это, Зигмунд Фрейдович, не главное! С чиновничьим беспределом вера ещё как-то уживалась, но вот, что прикажете делать с паствой? Как вернуть доверие детей божьих к отцу их вседержителю? И вот что я придумал, сын мой! — Батюшка прижал палец к губам, тот же самый палец, что минуту назад бессовестно расстёгивал ширинку! — Я, как руководитель субъекта верховной божественной федерации, решил поменять юрисдикцию! Вы же допускаете инициативу снизу?
— Это философский вопрос, — ответил я, ошарашенно озираясь по сторонам. — А можно как-то пояснее, батюшка?
Я никак не мог понять, к чему он клонит? Я-то думал, что ряса в горошек — это предел идиотизма и невежества! Признаюсь вам честно, с какого-то момента я начал по-настоящему бояться за свою жизнь!
Ещё больше, чем поведение святого отца, меня удивило то, как относились к его чудачествам, проходившие мимо нас, братья и сестры! Многие из них просто отводили взгляд, как делают это все нормальные люди, увидев на обочине неожиданно возникшую кучу дерьма. Некоторые, напротив, проявляли интерес и даже останавливались убедиться в том, что увиденное ими — это не плод их больного воображения, а суровая правда жизни. А были и такие, кто вполне разделял столь экстравагантное поведение клирика, полагая, что подобная манера поведения являет собою высочайший образец нравственности и благочестия и тут есть и чему учиться, и чему следовать! «Значит, — подумал я со страхом, — эти, последние так же относятся и ко мне, воспринимая меня в этой системе координат, как нечто совершенно допустимое и органичное!»
Отец Никон понял, что слегка перегнул палку. Он взял в рот соску-флешку, почмокал губами, помолился и сделал небольшую дыхательную гимнастику.
— Я решил осуществить тотальный духовный апгрейд или, говоря проще, поменять Бога, — сказал он так, словно собирался сменить обувь. — Старый вышел из доверия и боле совершенно непригоден для употребления. Времена меняются, люди уже не те, что прежде, понятие «Голгофа» стало для них чем-то вроде «Гы-гы-гы», а сами они окончательно опошлились и отупели! — Патриарх выплюнул, наконец, пустышку и посмотрел вдаль. — Да святится имя Твоё, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя и на земле, как на небе!
— Чьё имя то? — спросил я. — Может, представите нас друг другу?
— Он просил не поминать имени Его всуе!
— Да бросьте вы дурака то валять, батюшка! — сказал я строго и предупредил, что не назовёт имя, пристрелю!
Да ещё каблуками щёлкнул, как учили.
Подействовало!
— Макинтош, — говорит.
Говорит и крестится! Крестится!
Я вынул из кармана темпераметр Менделеева и протянул его прокси-патриарху. Отец Никон послушно поместил прибор под мышку.
— Сколько? — спросил я минуту спустя.
— Сорок один с половиной, — ответил святой отец. — Как у нас шутят — средняя по больнице!
Для температуры значение критическое, а вот насколько это опасно для темперамента, мне предстояло выяснить в самое ближайшее время.
— Ну, так как, — патриарх вернул мне прибор. — Зайдёте в прокси-Храм? Давайте сегодня? Вот после полуденной трапезы и заходите. Будет аутсорс-обедня в честь и во славу нового нашего Вседержителя, повелителя Неба и Земли — Бога Макинтоша! Уверяю вас, Зигмунд Фрейдович, этот Бог понравится вам больше прежнего, ибо духовные дивиденды от содружества с ним или, как мы их называем, бенефиты, куда ощутимее, чем заплесневелые просфиры и палёный кагор! Аминь!
К нам подошла бледная девушка в платке и валенках. Сказала, что её зовут Великая княжна Анастасия Николаевна и, что она хотела бы получить от Всевышнего защиту для неё и всей её семьи. Будто б явился к ней во сне антихрист на железном коне и зачитал страшный приговор!
— На броневике что ли? — спросил отец Никон и выбросил вперёд руку. — Вот так он стоял?
— Вроде того. — сказала княжна. Несмотря на столь высокую сословную принадлежность, девушка вела себя довольно скромно и всё время прикрывала правой рукою свежий синяк под глазом. — Не только за себя прошу, батюшка, но за всю мою родню!
Родня стояла чуть поодаль. Это были три девушки примерно одного возраста, все скромные и каждая со своим персональным синяком. Я подумал, что, может быть, это и есть классические русские «синявки», место обитания которых, ошибочно приписывают пивнушкам и вокзалам?
Пока отец Никон благословлял Анастасию, скрывшись с ней в соседнем заведении под название «Бройлерная», где, наверное, вкусно готовили блюда из кур, я решил задать скромницам пару вопросов.
Впрочем, стоп! Я, кажется, снова увлёкся деталями и моя хроника, а это, учитывая место действия, хроника и есть, снова стала напоминать статистический отчёт, а не живое человеческое повествование, наполненное глубокими авторскими переживаниями! Поэтому, извольте: именно в этот самый момент, пока я беседовал с девушками, моё сознание озарила неожиданная, я бы даже сказал, глобальная мысль! То, что в Очевидном-Невероятном не было часов, скорее говорило не об отсутствии времени, как координаты бытия, а о его способности то растягиваться, как резина, то скукоживаться до размеров шагреневой кожи! Столь смелая и маловероятная на первый взгляд гипотеза, весьма органично укладывалась в теорию Алконост о «Коридоре и этажах», когда окружающий мир воспринимается, как бюро добрых услуг, где размер и количество чего бы то ни было, определяются исключительно необходимостью потребителя. И, если это действительно так, то в случае со временем подобный взгляд на вещи рано или поздно выявляет корневой принцип «абсолютного счастья»! Подумайте сами, разве такие выражения, как «У меня своё понятие о времени», «Внутренне я абсолютно молод» и особенно «Влюблённые часов не наблюдают» могут принадлежать несчастному человеку? «Значит, — подытожил я свои радостные размышления, — этот день может длиться для меня столько, сколько я пожелаю!»
— Вы ей кто? — спросил я родственниц. Мне показалось, что моя форма у этих, и без того забитых существ, вызвала панический ужас!
— Сёстры, — стуча зубами, сказала одна из них, я даже не понял — какая именно.
Так они потом со мною и говорили: все и никто!
— Вам тоже приснился броневик?
Рядом была скамейка и я почти силою усадил на неё сестёр.
— Нет, — промямлили бедняжки. — Наш сон ещё страшнее!
— Вот как? — Честное слово, я не мог смотреть на них без слёз! — И кто же вам приснился, дамы?
— Вы!
Так я и думал! Думал и боялся этого признания. Из их уст оно звучало для меня куда страшнее, чем, если бы это произнёс какой-нибудь военный трибунал! Про Высший суд я не упоминаю только исключительно исходя из моего глубинного девственного атеизма.
— Постойте, но как же так! — возмутился я и моё возмущение окончательно убедило девушек в том, кто в действительности сидел рядом с ними на одной скамейке. — Мы же с вами никогда не встречались!
Я понимал, что они вряд ли могут дать мне вразумительный ответ и всё же…