Очевидное-Невероятное
Шрифт:
совершенно перестал контролировать, то ли во мне, вопреки установленному течению заболевания, начали возникать какие-то малоизученные неуправляемые процессы, но только я стал всё больше и больше проникать во внутренние состояния людей, встречавшихся мне на пути! И это было очень странно, ведь всех их я видел в первый раз в жизни, а кого-то, вполне вероятно, не увижу больше никогда! Собственно говоря, всех и не увижу. Ведь все они уже давным-давно существуют в иной реальности, а я всё никак не могу с этим согласиться! Да-да, всё дело именно в этом — Я НЕ МОГУ СМРИТЬСЯ,
— Как это нет? — услышал я голос, который желал услышать менее всего. — Вы сегодня утром принимали таблетки?
Густав Карлович стоял напротив, скрестив руки на груди. Мне потребовалось несколько минут, прежде, чем я пришёл в себя! Его появление здесь казалось мне настолько неестественным, что я сначала подумал, будто передо мною привидение!
— Сгинь, нечистая!
На всякий случай я даже перекрестился, хотя в другое время не сделал бы этого и под пыткой.
— Разве Алла Константиновна не приносила вам завтрак?
Привидение не исчезало, напротив, оно становилось всё более отчётливым и явным! У него даже появилось своё дыхание — дыхание отчаяния и смерти!
— Да, мы с ней славно почавкали, — вынужден был ответить я. Чем скорее он получит нужные ему ответы, тем скорее испарится! Не уйдёт по коридору походкой победителя, бодро пощёлкивая каблуками своих модных штиблет! Не поинтересуется высокомерно у встречных деятелей культуры и науки, как там дела — в области высоких технологий? Ничего подобного! Он просто раствориться, как и положено всякому привидению! А всё остальное ему только мнится! И уж что точно существует в области его скудного воображения, так это его диссертация!
— Мне кажется, вы слегка расклеились, Зигмунд Фрейдович. — Ангел протянул мне довольно изящную, чуть приоткрытую, коробочку. — Впрочем, для первого знакомства с Очевидным-Невероятным это вполне естественно.
Я открыл крышку, в коробке оказался орден в виде восьмиконечной звезды с косым крестом посередине, массивная цепь и сложенная аккуратно, синяя лента.
— Это вам! За верную службу Отечеству от Его сиятельства!
— Орден Святого апостола Андрея Первозванного? — удивился я.
— Так точно! — Густав Карлович протянул мне руку — Поздравляю!
— Чет-нечет! — сказал я и отдал честь!
7.
«БУТЫЛКА»
Орден я, разумеется, надевать не стал, хотя, признаюсь, он бы сильно добавил авторитета. При случае поблагодарю Хранителя, закажу для него у канцлера Коля целый мешок этикеток на любой вкус и на все случаи жизни! Пускай выбирает, что ему больше нравится!
Я вдруг ясно представил себе кривоногого старика с барабаном, полуразрушенную будку на берегу, одиноко торчащий флагшток и вросшее в землю, отшлифованное задницами проходимцев, бревно. А потом я вспомнил про предательство Алконост, и настроение моё ухудшилось окончательно! Поскорее бы увидеть её, чтобы всё высказать прямо в глаза! Накормить меня лекарствами, как
какое-то неразумное существо! Они что, не понимают, что рубят сук, на котором сидят?
«Не лезь в Бутылку!» прочитал
Дверь открыл один из тех малых, что давеча сопровождал вождя мирового пролетариата к месту его нового проживания. Потом, когда мы разговорились, парень, его фамилия Косоротов, рассказал мне, что знаменитый арестант был сильно ошарашен, когда вместо «Мавзолея» прочитал «Бутылка»!
— Проходите, — пригласил меня Косоротов с радушием служителя морга. — Мы вас ждали.
— Нет, какая же всё-таки сука, эта Алконост!
— То есть? — не понял охранник.
— Ладно, — успокоил я его. — Это мы сами как-нибудь решим!
— Хорошо, — согласился охранник. — Нашим легче!
Изолятор состоял из двух помещений: комната свиданий, она же пункт охраны и собственно узилище, представлявшее из себя вытянутую узкую кишку, похожую на бутылочное горло. Каким-то непостижимым образом туда умудрились впихнуть две кровати вдоль стен и ещё одну — поперёк. Про занимающего эту, последнюю шконку, так и говорили: «Он нам поперёк горла!». Камера была отгорожена занавеской, которая меня буквально потрясла!
— Что это?
— Шторка, — сказал второй охранник, которого звали Куроедов. Он сидел за столом под моим портретом и действительно ел куриную грудку. Судя по тому, с какой завистью следил за ним напарник, с фамилией последнего тоже всё было понятно.
— А они не сбегут? — спросил я строго.
— Ну, щас… — сказал Косоротов, провожая взглядом последний кусок курицы. — Кто ж им шторку просто так-то откроет!
Ответ мне показался весьма убедительным и окончательным.
Куроедов смахнул со стола остатки трапезы, поднялся со стула и пригласил меня занять его место, сказав, что сделал бы это и раньше, не окажись у него в руке этой дурацкой грудки!
Утвердившись на руководящем месте, я тут же попросил привести арестованного Добрыню Никитича, но, как оказалось, он ещё спит. И представляете, как раз «поперёк горла»! На просьбу разбудить его, Куроедов и Косоротов ответили в один голос:
— Невозможно, товарищ Председатель ЧК. Пока сам не проснётся, лучше вообще не соваться!
— А поподробнее? — попросил я. — Только давайте по одному.
— Сквозь сон сильно толкается, — пояснил Косоротов. — Может и зашибить!
— Легко, — подтвердил Куроедов. — Со спящего — какой спрос!
— Тогда Ленина ведите!
— Владимир Ильич на процедурах, — сказал Косоротов и кивнул на сослуживца. — А вот этот гад, в то время, как вождю клизму делают, его курицу сожрал!
— Какую курицу, — завопил Куроедов. — Ты чё наговариваешь! Его уже давно на диете № 1а держат, там вообще, кроме отвара шиповника ничего нельзя!
— Да, а курица тогда откуда?
— У фараона взял, — сказал Куроедов. — Он с хоздвора таскает, а съесть не может!
— Почему это? — не унимался Косоротов.