Очевидное-Невероятное
Шрифт:
— Так точно! — сказал Косоротов. — Фамилию вора назвать можете?
— Фамилию — нет. Есть внешние данные и род занятий!
Куроедов сделал шаг вперёд.
— Разрешите проверить дедуктивный талант, основанный на социальном чутье, товарищ Председатель ЧК?
— Валяйте, — сказал я без особого энтузиазма, а сам подумал: ну конечно, расклейщик, сука, больше некому!»
— Злоумышленник носит лысую голову и пионерский галстук, — выделяя каждое слово, — доложил Куроедов. — Известен в криминальной среде своим талантом, словно лиса в избушку петуха, забираться в чужое сознание и творить там всякие мерзости!
Фараон снова попросил закурить, но время сгустилось до состояния чёрной дыры (чёрного квадрата) и, признаться, всем было не до него!
— Поздравляю, с социальным чутьём у вас всё в порядке. Но мой воришка куда мельче и пакостнее. Даю наводку — чувак расклеивает афиши и профессионально плавает в обезвоженном пространстве! Причём, баттерфляем!
— Так? — показал Куроедов.
— Я же говорю — баттерфляем, а не курицей!
Разговор начинал принимать идиотский характер и я с трудом сдерживался, чтобы не заорать!
— Тогда понятно, — сказал Косоротов. — Понятно, что бесполезно. Расклейщик — креатура Консилиума. Всё, что приклеивается к его рукам, рано или поздно попадает на их стол!
Я принял эту информацию спокойно, ибо она заключала в себе непоколебимую, железобетонную логику пребывания в любом социуме, особенно таком, где существует Густав Карлович и его диссертация!
Косоротов и Куроедов сказали, это даже хорошо, что Расклейщик неподсуден, ведь им всё равно пора за Лениным. Вчера, к примеру, они слегка запоздали и вождь за время их отсутствия, едва не успел совершить повторный переворот. Сказал, что его подбил к этому призрак Коммунизма, который бродит тут повсюду и никому, кроме Ленина, нет до него никакого дела!
По моей просьбе Косоротов оставил несколько сигарет и зажигалку. При этом он настоятельно порекомендовал мне быть с мумией поосторожнее, потому, что «никто не знает, что там у неё забинтовано на самом деле!»
— Часто он это делает? — спросил я фараона, как только охранники удалились.
— Делает что?
— Отбирает курицу?
— Часто, — сказал Рамсес-Рамиль без особого сожаления. — И не только он…
— За обедом я велю дать вам телячью ногу, — пообещал я. — С хреном и горчицей!
— Меня в Пищеблок не пускают…
Фараон вожделенно посмотрел на курево.
— Со мной пустят, — я протянул ему сигарету и чиркнул зажигалкой. — А теперь рассказывайте. Я чувствую, осталось немного.
Оставалось, и правда, чуть-чуть. После того, как вернувшись домой и убедившись в непогрешимости диагноза при помощи всех имеющихся в квартире зеркал, Рамиль впал в многодневный ступор. Он не брал телефон и не открывал дверь. Разве, что один раз откликнулся на тройной короткий, так сообщала о своём прибытии его соседка, десятилетняя девочка Сима, которой Рамиль помогал делать уроки. Забыв о недуге, он машинально отворил дверь и по привычке приветствовал фею с ранцем галантным поклоном.
— Мадам, я к вашим услугам!
С мадам, понятно дело, случилась истерика, вследствие которой девочку несколько дней не выпускали из дома. Тут же последовала целая череда чиновничьих визитов, один бесполезнее другого.
Вот, собственно, и всё. Кто был никем, тот никем и остался. Единственное, на что можно было хоть как-то рассчитывать, это ум. Он-то точно существует. Если всё остальное требует физического подтверждения, то ум по определению невидим. Ум подсказывает, что у Рамиля есть только одна возможность заново обрести свои физические кондиции, а именно — обмотать себя по примеру уэлсовского Гриффина, бинтами, да так, чтобы родная мама не узнала!
— Бинтами? — не сразу сообразил я.
— Можно было, конечно, обвалять себя в говне, — слегка поразмыслив сказал Рамиль-Рамсес, — но бинтами мне почему-то понравилось больше!
Ему ничего не стоило сгонять в аптеку, откуда он беспрепятственно вынес необходимое количество перевязочного материала. С замирание сердца, Рамиль совершил процедуру мумифицирования и, обнаружив в зеркале желанный результат, долго скакал по квартире, как ребёнок! А устав, возвращался к зеркалу, и в который раз хватал себя то за голову, то за все четыре конечности, дабы убедиться, что всё это не плод его помутнённого сознания, а вполне реальные части вновь обретённого, сто раз оплаканного тела!
— Вы не представляете, как это было круто! Я словно восстал из пепла!
Пусть это было не совсем то, на что он рассчитывал в прежние времена, но, согласитесь, это было всёже гораздо лучше, чем пустое место!
Он и теперь, во время нашего общения, то и дело цепко хватал меня за руку, тыча ею во все места, включая причинное!
— Ну, — допытывался Рамиль-Рамзес, — вы чувствуете?
— Ещё бы, — успокаивал я его. — Ваша любовь к жизни достойна всяческих похвал!
Тогда же, не в силах совладать с нахлынувшими чувствами, Рамиль позвонил в соседнюю квартиру и, когда ему открыли, он радостно сообщил о своём возвращении.
— А это, для тех, кто не верит!
И он сделал несколько танцевальных па особенной сложности. Правда, в бинтах это было не просто, но в тот момент он совершенно не думал о своём внешнем виде!
— Зовите вашу дочь, с сегодняшнего дня мы возобновляем наши занятия!
То был танец жизни! Родители девочки остались под сильным впечатлением! Они клятвенно заверили репетитора в том, что как только Сима вернётся из школы, её немедленно поставят к нему в пару!
Но в пару к Рамилю поставили не Симу, а представителя Ведомства Важного Специалиста, который посетил его вскоре после разговора с соседями.
— Как вы себя чувствуете? — прямо с порога обратился к нему важный гость.
— Отлично! — воскликнул Рамиль. — Впервые за три тысячи лет!
И вежливо пригласил представителя в свою пирамиду.
Представитель имел довольно внушительный вес и отчётливую одышку и Равиль решил, что парень просто обожает хорошо поесть. В смысле, пожрать. Значит, Жрец, подумал Равиль и уже никак, кроме, как к Жрецу, он к представителю не обращался.
— А вам известно, что ваша пирамида принадлежит сотруднику Модельного Агентства Рамилю Бикмансурову? — спросил Жрец, оттирая платком пот с лица.