Один год из жизни Уильяма Шекспира. 1599
Шрифт:
Самая главная проблема для Шекспиров и, как следствие, для чиновников геральдической службы — к какой из родовитых ветвей Арденов отнести семью Шекспира. Отсутствие документов — и преимущество, и большая сложность. Не будь сомнений в том, что Роберт Арден действительно родственник тех самых Арденов, которым принадлежал герб, Шекспиру не пришлось бы возвращаться в геральдическую палату для возобновления ходатайства. Из сохранившегося чернового документа 1599 года явствует, что первоначально геральдмейстеры установили связь Шекспиров с древней ветвью Арденов из Парк-Холла (или их убедил в этом сам Шекспир). Поэтому на полях документа они сделали набросок, в котором соединили два гербовых щита — Шекспира и Ардена из Парк-Холла. «Черные мушки по белому полю, горизонтальная полоса чистого золота и лазурное поле», — таков герб, восходящий к Бичемам, графам из Уорика. Затем геральдмейстеры изменили свою точку зрения. Часть эскиза со щитом, изображавшая герб Арденов из Парк-Холла, была вымарана, и рядом появился новый набросок менее известного арденского
Если последнее изменение принадлежит Шекспиру, вероятно, он все-таки решил отмежеваться от ветви Арденов, причастных к неудачному покушению католиков на Елизавету. Скорее всего, это решение чиновников геральдической палаты. Вполне возможно, они сомневались в том, что семья Шекспира имела родственные связи хотя бы с младшей ветвью такого древнего рода, как Ардены из Парк-Холла. Все же в черновом документе Шекспиры наконец получили разрешение объединить свой герб с «древним гербом» Арденов. Не ясно, было ли это решение окончательным. Если герб Уильяма Шекспира (никак не связанный с Арденами) на его памятнике в церкви Стратфорда и семейный герб, впоследствии принадлежавший его дочери Сьюзен и ее мужу, Джону Холлу, могут служить свидетельствами, то геральдмейстеры в конечном итоге отозвали свое решение. Независимо от развязки, эпизод с гербом свидетельствует о том, скольких усилий и затрат стоило Шекспиру арденское наследство. То ли они с отцом действительно понимали, что история для геральдмейстеров лишь выдумка, то ли в конце концов и сами поверили в то, что рассказывали другим о своей связи с Уорикширом и Арденом.
Их навязчивая идея о наследстве Арденов проявилась и в настойчивом желании вернуть назад ту собственность, которую отец Шекспира потерял двадцать лет назад. В 1556 году Роберт Арден оставил своей младшей дочери Мэри в наследство дом в арденской деревне Уилмкотт. В 1578 году, женившись на Мэри Арден, Джон Шекспир за неимением средств занял у Эдмунда Лэмберта 40 фунтов, заложив и дом, и земельный участок. Эта сделка казалась беспроигрышной, так как Лэмберт приходился ему свояком: жена Лэмберта Джоан — сестра Мэри; возможно, Эдмунд и Джоан были крестными родителями детей Мэри и Джона, которых назвали в их честь. Но все пошло не так, как предполагалось. Уильяму Шекспиру исполнилось 16 лет, когда его отец, будучи не в состоянии вовремя, 29 сентября 1580 года, вернуть взятые в долг деньги, осознал, что право собственности теперь принадлежит Лэмберту. Каким бы несправедливым это ни казалось, таков был закон. После смерти Лэмберта в 1587 году право собственности перешло его сыну Джону. По дошедшей до нас версии, годом позже, в попытке, предпринятой взыскать с него утраченное имущество, семья Шекспира согласилась подписать отказ от права на собственность и передать ему все документы при условии, что он заплатит компенсацию в размере 20 фунтов наличными. Вероятно, разговор такого рода имел место, но позднее Лэмберт отрицал эту договоренность.
Положение дел не менялось до тех пор, пока Шекспир и его отец, недавно получившие герб, не дали делу обратный ход в ноябре 1597-го. Теперь они хотели вернуть свою часть фамильного поместья и обратились в канцлерский суд, уполномоченный выдавать разрешение на возмещение средств по несправедливым сделкам. Шекспиру снова пришлось бороться за то, чтобы суд пересмотрел положение дел с учетом новых данных. Вероятно, его литературный талант здесь очень пригодился. Жернова правосудия вращаются медленно, и только летом 1598 года суд назначил комиссию по этому делу. Так как Джон Шекспир дважды по ошибке обращался в суд по одному и тому же вопросу, последовали дальнейшие отсрочки, и путаница была устранена только в июне 1599 года. В промежутке с июня по октябрь 1599-го под присягой допросили свидетелей с обеих сторон, подготовили и передали суду показания, к делу прикрепили все доказательства. Вероятно, Шекспир был вынужден какое-то время лично присутствовать в Стратфорде, чтобы тщательно проверить все документы, связаться с потенциальными свидетелями и следить за развитием событий (мы не знаем, владел ли его отец грамотой, или же, — принимая во внимание его преклонный возраст, насколько здоровье позволяло ему заниматься делами). К сожалению, показания от обоих представителей потеряны; если бы они сохранились, с их помощью мы бы узнали гораздо больше о семье Шекспира. Скорее всего, их судебный иск не имел достаточных оснований, или, напротив, они сумели, скрепя сердце, договориться с Лэмбертом, ибо дело никогда не было заслушано в суде. Шекспир и его отец потратили огромное количество времени, денег и сил в попытке вернуть наследство Арденов. Как же это горько — потерять наследство из-за юридических формальностей. Однако история с гербом подчеркивает, как много значила для них связь с Арденом.
У Ардена из шекспировской пьесы «Как вам это понравится» и Ардена из судебного и геральдического исков, много общего. Между реальным и романтическим (между тем, как все было на самом деле, — и каким это видится теперь) и в жизни, и в творчестве бывают нестыковки. Даже в двух разных изображениях Арденского леса в этой пьесе — зеленом лесе прошлого и вырубленном, огороженном и убыточном для экономики страны лесе настоящего — проглядывают черты двух разных вариантов арденского наследства Шекспира. Мечты
Осень
Глава 13
Времена меняются
Эссекс высадился в Ирландии 14 апреля, воссоединившись со своим войском после изнурительного плавания. Почти три недели прошли с тех пор, как он покинул Лондон в полном воодушевлении, которое, однако, не сулило ничего хорошего. Еще до отплытия Эссекс понимал, сколь многое поставлено на карту: «Если все пойдет не так, как задумано, я сделаюсь мучеником». Его беспокоило, помимо прочего, как «влажный и прескверный» климат Ирландии скажется на здоровье — не помутится ли рассудок, не усугубится ли ревматизм и не разовьется ли дизентерия (от нее скончался отец Эссекса). Однако то, что он увидел по прибытии в Дублин, ввергло его в еще большее уныние, чем он предполагал.
Почти сразу пришлось отказаться от первоначального плана — Эссекс понял, что перехватить инициативу, выступив против Тирона в Ольстере, не получится. Государственный совет в Дублине объяснил ему: в тех краях травы нет почти до июня, и лошадей кормить будет нечем. Кроме того, не хватало транспорта — перевезти в Ольстер провизию. Не удалось и разместить гарнизон у залива Лох-Фойл, на севере страны, — это место было для фланговой атаки стратегически важным. Не хватало кораблей и солдат — Государственный совет в Дублине отказался предоставить обещанное подкрепление (4000 человек). Теперь Эссекс мог рассчитывать лишь на свои силы.
Эссекс не ожидал, что в Ирландии такое количество повстанцев. Поначалу в донесениях говорилось: Тирон стоит неподалеку от Армы с 6 или 7 тысячами солдат, еще примерно 4 тысячи — у Рори О’Доннелла в Коннахте и столько же — в распоряжении графа Десмонда в Мунстере. Однако через несколько дней Государственный совет в Дублине сообщил, что численность противника — 30 000 человек; таким образом повстанцы превосходили армию Эссекса в два раза. Из корысти и страха (что случится, если неопытных солдат Эссекса одолеют закаленные в боях воины Тирона?) Государственный совет в Дублине убедил Эссекса отправиться на юг и сперва подавить восстание в Лейнстере и Мунстере; Тайный совет и королева согласились на это крайне неохотно.
Вместо того чтобы вырвать с корнем «древо восстания» в Ольстере, Эссексу пришлось, по его же собственным словам, трясти и подпиливать его ветви на юге и на западе. Сама эта метафора ужасно раздражала Эссекса. С каким удовольствием он спалил бы все дерево — его ветви, ствол, корни… Сожжение ирландских земель, за которое выступал Эдмунд Спенсер, заставило бы ирландцев одуматься — уничтожь англичане огнем весь урожай, равно как и деревья, за которыми привык укрываться враг, начался бы голод. Однако изматывание противника — тактика постыдная, полагал Эссекс. «Скажем прямо, — сообщал он Тайному совету, — силы наши неравны, и противник превосходит нас численностью, но мы боремся за правое дело, порядок и дисциплина у нас лучше — нет сомнений, что и в мужестве нам нет равных».
Хотя Эссекс до конца не понимал, как развернутся события, он был всецело предан своей «горсточке счастливцев», тем искателям приключений, которые вложили в эту кампанию собственные средства. Прибыв в Ирландию, он, ослушавшись королеву, первым делом решил назначить генералом кавалерии своего близкого друга, графа Саутгемптона. Эссекс продолжал стоять на своем: он вправе «по собственному желанию выбирать офицеров и командиров». Он также назначил еще одного близкого друга, графа Рэтленда, прибывшего в Ирландию без дозволения королевы, генерал-лейтенантом пехоты. Узнав об этом, Елизавета отозвала Рэтленда на родину. Она также не позволила сэру Кристоферу Блаунту, тестю Эссекса, стать членом Государственного совета в Дублине. С точки зрения Эссекса, королева, в отличие от своих деда и отца никогда не участвовавшая в военных действиях, вмешивается не в свое дело. Елизавета же очень опасалась, что, раздавая должности и посвящая воинов в рыцари, Эссекс еще больше сплотится с ними, и они будут верны ему, а не ей. Ни этого, ни возникновения теневого двора в Ирландии допустить она не могла.