Огонь и сталь
Шрифт:
Лицо Онмунда помрачнело. Словно тучи набежали на чистую лазурь неба. Синие глаза потемнели, превратившись в практически черные.
— Моя жена, — произнес он, поджимая губы. Магия, хищно щелкая, заискрилась на кончиках его пальцев.
========== AUS, VAAZ, QO (Страдание, слезы, гнев) ==========
— Здешние пески холодные, — промурлыкал Карджо, — но когда ты здесь, каджиту становится теплее…
Ларасс улыбнулась и потерлась головой о подбородок наемника. Сильные руки легли ей на талию, горячее дыхание обожгло шею, когда Карджо легонько прихватил зубами шкуру на ключице. Сутай-рат запрокинула голову и заурчала, по телу прошла сладкая дрожь, когда каджит начал избавлять ее от одежды. Дхан’ларасс обняла караванщика за шею, ее льдисто-голубые
Наемник повалил Дхан’ларасс на кровать на мягкие шкуры, на соломенный тюфяк. Повторяя ладонями соблазнительные изгибы тела воровки, он слегка прихватил губами нежно-розовый сосок, коснулся его языком и хищно заурчал, когда его слуха коснулся прерывистый стон сутай-рат. Слегка выпустив когти, он гладил ее грудь и плоский живот, покусывал острые уши воровки, играя с ее золотыми серьгами. Волнение в крови Ларасс нарастало, она выгнулась навстречу ласкам Карджо, стараясь быть к нему как можно ближе. Запустив пальцы в пепельно-серую шерсть на загривке любовника, каджитка сжала ее в кулаках, ноги обвились вокруг пояса караванщика. Наемник что-то выдохнул на эльсвейрском наречии и прижался носом к носу Ларасс. Их дыхания сплелись, глаза Карджо блеснули голубой сталью, когда рука воровки легла на пряжку его ремня. Хвост каджита лупил его по бокам, он, рыча, рванул бриджи Дхан’ларасс, одновременно сбрасывая с себя остатки доспехов. Раздался треск ткани и грохот падающих на дощатый пол лат, которые слышала, наверное, вся таверна. В затхлом воздухе комнаты «Пчелы и жала» разлился мускусный запах страсти двух каджитов. Сутай-рат хрипло рассмеялась, ее ладони скользили по накачанному торсу Карджо, касаясь горошин сосков, прячущихся в шерсти, и бугристого розового шрама внизу живота каджита — след от скимитара. Ларасс уткнулась лицом в шею наемника, вдыхая его запах. Карджо пахнет снегом, костром и лунным сахаром. Горячий, сильный… настоящий сын степей Эльсвейра.
Караванщик резко, почти грубо, перевернул воровку на живот, Дхан’ларасс выгнулась и зашипела, когда клыки Карджо впились в ее шею, на сей раз гораздо ощутимее.
— Каджиту очень не хватало тебя, — выдохнул он сквозь сжатые клыки, ладони, загрубевшие от мозолей, массировали грудь Дхан’ларасс, задевая восставшие соски. Воровка, обернувшись, бросила на него томный взгляд из-под полуопущенных ресниц, ее извивающийся хвост задел наемника по животу. Внутреннюю сторону бедер Ларасс уже покрыла перламутровая влага, жемчугом поблескивающая в дрожащем свете свечи. Когда Карджо вошел в нее, с губ каджитки сорвался громкий стон.
Они довели друг друга до пика дважды, прежде чем упали, обессиленные, на мягкие шкуры. Ларасс сыто облизнулась и с наслаждением потянулась, выгнув спину. Карждо, урча, притянул ее к себе, и воровка прильнула к мускулистой груди любовника, ероша пепельно-серебристую шерсть коготками.
— Ты на долго? — спросила она, уже заранее зная ответ.
— Каджит не задержится здесь больше, чем на три луны, — наемник тяжело вздохнул. — Караван никогда не стоит на месте, — он уткнулся лицом в шею сутай-рат. Воровка рассеянно поглаживала его исцарапанную ею же спину, — не люблю Скайрим… холодный белый песок, холодное белое солнце… каджита ничего здесь не держит, — Каджо поднял холодные голубые, как зимнее небо, глаза на Дхан’ларасс, — кроме тебя.
— Расскажи мне еще об Эльсвейре, — тихо попросила Ларасс, играя его лунным амулетом. Серебряная цепочка загадочно мерцала, обвиваясь вокруг тонких умелых пальцев. Обычно Карджо укрывал их обоих шкурами, прижимал ее к себе и шепотом, словно боялся, что их могут услышать, говорил о степях их далекой родины, о жарком, палящем солнце, которое будто льет расплавленное
— Каджит не вечно будет ходить с караванами по холодному Северу, — угрюмо произнес наемник, — рано или поздно каджит вернется в Эльсвейр… коль будет на то милость богов, — Карджо повернулся в Ларасс, впившейся в него взглядом, — и каджит хочет, что бы ты ушла с ним.
Вдоль позвоночника Соловья пробежал холодок, от которого шерсть на хребте встала дыбом, хвост предательски дернулся, выдавая ее волнение. Покинуть Скайрим, Рифтен, оставить Гильдию?! Это… безумие! Нет, это самая грань безумия! Бывало, Дхан’ларасс мечтала о том, что побывает в каджитских степях, но… наемник, заметив ее смятение, взял ее руки в свои.
— Я не предлагаю тебе сегодня же покидать Север, — он прячет глаза, его голос чуть заметно дрожит, каджит смущен не меньше, чем воровка, — просто… мне невыносима мысль о жизни без тебя. Вдалеке от тебя, — Карджо прижался лбом к ее лбу, — без тебя даже пески Эльсвейра будут столь же холодны…
Сутай-рат невольно отстранилась. Скайрим ее дом, рифтенские воры — ее семья, но ведь Карджо… и Эльсвейр… там никто не будет взирать на нее с презрением, обходить стороной на улице или же обещать позвать стражников в случае чего. А если же… что-то случится в дороге? Или их отношения с Карджо рассыпятся в прах, не выдержав гнета? Что ей тогда делать? Куда идти? Вновь пробиваться, лизать чьи-то мохнатые задницы, что бы заслужить место под солнцем?! Нет, довольно с Ларасс и предательства Мерсера! Каджитка полоснула любовника холодным взглядом.
— Прости, но я предпочту остаться в Скайриме, — выдохнула она, чувствуя, как больно щемит в груди при виде исказившегося лица наемника. Но нужно довести все до конца. — Я слишком многого добилась. Слишком много сил потеряла ради этого, — она провела по длинному тонкому шраму на боку и розовой звездочке на плече. — Вот так сорваться и уйти… нет, я не могу. Не готова. И не желаю.
Караванщик криво усмехнулся, обнажив клыки. Что-то прошипев себе под нос, он откинул шкуры и, спустив ноги на пол, начал собирать свою одежду и доспехи. Ларасс молча наблюдала за ним.
— Я знал, что ты так ответишь, — глухо произнес он. Воровка молчала, — но до последнего надеялся… не знаю на что, — наемник повернулся к любовнице. Льдисто-голубые глаза подернулись изморозью, — это твой окончательный ответ?
Дхан’ларасс кивнула. Болезненный спазм сжал горло, не давая ей произнести ни слова. Теперь Карджо абсолютно ничего не держит в Скайриме…
— А почему ты не хочешь задержаться на Севере? — сутай-рат услышала собственный голос будто издалека. Она закуталась в шкуры, испытующе глядя на наемника. — Ты сказал, что тебе будет тяжело без меня… значит, я должна бросать Гильдию и бежать за тобой в Эльсвейр, а ты даже и не мыслил, наверное, о том, что бы остаться со мной в Скайриме.
— Риммен — мой дом.
— А Рифтен — мой! — он такой же как все мужчины! Ларасс должна подстраиваться под него, наплевать на все, срываться и бежать за ним в степи, а Карджо даже и мысли не допускает, чтобы остаться с ней здесь! К тому же, если она покинет Гильдию, то фактически отвергнет Ноктюрнал, а принцесса даэдра этого точно не простит… каджитка чувствовала себя Красной горой, готовой вот-вот сорваться, выплеснуть всю свою злость, гнев и ярость…
— Каджит чужой здесь, — угрюмо бросил караванщик, пристегивая к поясу ножны. Горечь и боль в его голосе ничуть не тронули воровку, наемник направился к выходу и замер на пороге комнаты. Он ждал, надеялся, что Ларасс окликнет его, но сутай-рат безмолвно рассматривала свои руки. Карджо выскочил в холл, едва не сбив с ног проходящего мимо Тален-Джея, аргонианин яростно зашипел ему вслед. Но Дхан’ларасс это не слышала. Она тихо плакала, с головой укрывшись шкурами и отгородившись от всего остального мира, не желая показывать своих слез.