Огонь и сталь

Darr Vader

— Слава Ситису, — прошептал второй мужчина. Обагренный кровью клинок тускло сверкнул и скрылся в ножнах, а матово–карие глаза убийцы встретились с полным ужаса взглядом мальчика. Мерцер не понял, как оказался на земле, сворованные яблоки выпали и весело покатились прямо к умирающему купцу, один из плодов стал багряным, испачкавшись в крови несчастного. Мужчина приложил к тонким бледным губам палец, не сводя с мальчика насмешливо–серьезного взгляда. Паренек только моргнул, а убийцы уже и след простыл. Мерцер остался один на один с мертвым человеком. Рядом с телом лежал лист желтоватого пергамента. Там не было написано ни слова — лишь черный отпечаток ладони.

========== FUS DEZ (Сила судьбы) ==========

Смех принцессы даэдра Мефалы разносился далеко, до самых границ

ее плана, и души несчастных, попавших в ее руки, стенали от боли, чувствуя радость госпожи. Громче всех был плач самой юной жертвы. Девушка с перегрызенным горлом зажимала призрачными руками рану, пытаясь остановить кровь, но тщетно. Ярко-алые струйки змеились по ее шее на грудь, сочились по складкам платья, расцветали на земле багровыми кляксами.

— Пляши! — Мефала взмахнула рукой, унизанной золотыми браслетами. Украшения мелодично зазвенели. — Спляши для Шептуньи, Изольда!

Девушка подняла на даэдра полные слез глаза, отчаянно замотала головой, но помимо воли начала нервно переступать на месте. Отняв алые от крови ладони от шеи, она закружилась на месте в вихре батиста и бордовых капель. Мефала, хохоча, хлопала в ладоши, вторая пара ее рук покачивала кистями в такт только ей слышной музыке. Изольда стонала, горестно всхлипывала, извиваясь в танце, кровь все сочилась из рваной раны на ее шее.

— Танцуй, танцуй для госпожи, — шею принцессы даэдра обвивало ожерелье из позолоченных человеческих черепов. Каждый из них ехидно скалился, глядя на страдающую душу, хохотал в унисон с богиней убийств и секретов. Мефала поглаживала свою пышную грудь, царапая и щипая себя за темно-алые соски, но сквозь прозрачные шелка подола платья даэдра явственно виднелся признак мужественности. Свесив длинный язык почти до тонких ключиц, даэдра провела кончиками пальцев по окровавленной шее Изольды. Девушка вздрогнула, зажмурилась, страшась бездонного взгляда Мефалы, однако не прекращая танца. Божество тайн слизнуло кровь со своих пальцев, жадно заурчав, принцесса потянулась к девушке. Душа отныне во власти Мефалы, она сотворит с ней все, что пожелает. Хоть в тело полусгнившего оленя поместит, хоть дремора на поживу. Две пары рук даэдра шарили под платьем рыдающей Изольды, ткань мерцающим белесым туманом расстелилась у ног пляшущей в угоду Мефале души. Принцесса шепота привлекла к себе слабо сопротивляющуюся девушку, провела длинным языком по кровавым дорожкам на призрачно мерцающей коже. За то, что Изольда поддалась уговорам Мефалы, боль от клыков оборотня будет мучить ее вечно. Вечно она будет страдать на радость госпоже!

Протяжный волчий вой ворвался в чертоги принцессы, распахнул резные двери, хлестнув ледяными ладонями по лицу даэдра. Божество убийц разъяренно зашипела, выпустила жертву из липких объятий, почуяв Хирсина на пороге своего плана. Мефала в ярости топнула ногой, взмахнула легкими шелками одеяний. Не пустить бы Повелителя Охоты, пусть себе топчется у ворот, но тогда спустит на ее мир своих Гончих… черепа ожерелья Мефалы шептали каждый на свой лад, и принцесса, улыбаясь ослепительно ужасно, поспешила встречать брата-даэдра, окружив себя дремора и темными душами — самыми верными своими последователями как в жизни, так и после смерти.

Оборотни, сдерживаемые лишь волей Хирсина, бились, исступленно рыча, раздирали когтями собственную плоть в желании броситься на свиту принцессы Мефалы. Дремора маркиназ щетинились мечами из матово-черной стали, но богиня секретов знала, что против вервольфов им не выстоять. Хоть сотню сотен призови, все полягут. Мефала взглянула с нежностью на Отца Зверолюдов, сжимающего копье, и протянула к нему одну пару рук, вторую вскинув над головой.

— Мой прекрасный брат-охотник, — пропело божество, — как рада я видеть твое… рогатое чело.

Ветвистые оленьи рога, венчавшие голову принца даэдра, были украшены перьями и нитями цветных бусинок, на могучей шее украшение из волчьих клыков — Хирсин собственными руками вырывал их у прогневавших его оборотней. Он угрюмо глянул на томную, покачивающую бедрами Мефалу, стукнул древком копья по земле. Гончие упали на лапы, прижав уши, чуть слышно заворчали.

— Как ты посмела втянуть моего охотника

в свои игры?! — прорычал Хирсин, протянув к принцессе даэдра когтистую руку. Дремора ринулся на защиту госпожи, но Повелитель Игры небрежно отшвырнул его в сторону. Рослый оборотень с шерстью, изрядно посеребренной сединой и бельмастым левым глазом, взревел и бросился на поднимающегося на ноги маркиназа. Челюсти зверя сомкнулись на шее демона, кровь обагрила землю, но Мефала даже не посмотрела на смерть своего слуги. Ее глаза, постоянно меняющие цвет, бликующие будто вода на солнце, впились в морду Хирсина, губы презрительно скривились, но тут же раздвинулись в широкой издевательской улыбке. Язык обвел контуры ее клыков.

— Смеешь мне указывать? Мне, Богине Тайн, Секретов и Убийств! — принцесса визгливо рассмеялась. — Бегай по своим лесам, а в мои дела не лезь!

— За языком следи! — острие копья опасно приблизилось к лицу Мефалы. Вервольфы как один оскалились, грозно зарычали. Дремора и темные души обнажили мечи, но не рискнули встать между принцами даэдра. Мефала вздернула подбородок, вызывающе облизнула губы и провела рукой по животу, стараясь скрыть тревогу. Норов у Хирсина крут, а оборотни вечно голодны. Принцесса мечтательно закатила глаза, из-под полуопущенных ресниц глядя как перекатываются литые мускулы под кожей ее брата-даэдра. Божество тайн подалось вперед, и острый наконечник копья впился в ложбинку меж пышных грудей.

— Я так плохо веду себя, брат–Хирсин… — она горько вздохнула, но тут же разразилась истеричным визгливым смехом. — Накажи меня! Накажи меня, брат–Хирсин! А что я все шепчу да шепчу… заставь меня кричать! Заставь меня молить о пощаде!..

Повелитель Охоты фыркнул, брезгливо отшатнувшись. Мефала продолжала смеяться, тянуть к нему руки, извивалась будто змея. Подколодная тварь, Шептунья, тьфу, погань! Касаться ее противно! В стае Гончих полно дев–оборотней, которые рады будут объятиям своего принца. Да и давно он в мир людей не наведывался. Надо будет спуститься с Сиродил, там леса густые, дичи много, глядишь, и охотница какая подвернется.

— Тебя обнимешь, а ты меня гноем забрызгаешь или еще чего хуже, — угрюмо бросил Хирсин. — Запомни, Мефала. Мои дети, мои охотники! Не тянись к ним даже. А то ручонок у тебя много, я тебя живо от избытка избавлю, — глаза даэдра вспыхнули алым, он резко взмахнул копьем, и Гончие с воем, тявканьем и рычанием устремились вперед. Отец Зверолюдов оседлал исполинского медведя, которого создал в своем плане — лобастую голову животного венчали лосиные рога, а вместо морды — маска, изображающая человеческое лицо. Он пятками ударил бока зверя, и тот тяжелыми прыжками понес его вперед, на новую охоту.

***

Возвращается! Слышащая возвращается к Матушке! Слышащая скоро вновь будет с Цицероном! Имперец расхохотался счастливо и радостно, закружился на месте, прижимая к груди письмо Деметры. Всего лишь пара строчек, явно написанные в спешке, некоторые буквы смазаны, а в уголке — россыпь клякс, но слаще этих слов, желанней этой вести для Цицерона нет ничего. Шут еще раз пробежал взглядом, мерцающим расплавленным золотом. Почерк у Слышащей бисерный, каждая буква похожа на бусинку, такие небольшие, чуть округлые. Смех Хранителя эхом отразился от закованных в ледяную броню стен Ингвильда, разнесся по холодным коридорам. Лежащая на мягких шкурах мертвая молчала. Да и сам Цицерон давно с ней не разговаривал. Молчаливая, тихая, холодная, она обиженно кривила синюшные губы, смотрела темными провалами век. Ее глаза были не серые, нет-нет, не искрились серебром, не темнели от гнева, походя цветом на грозовое небо. Серо-голубые, бледные и водянистые. Но Цицерон убрал их, да, Цицерон аккуратно вырезал эти уродливые глаза, аккуратно, и сталь его была острой преострой, а она все равно плакала. Алые слезы текли по ее щекам, а скоморох утешал ее, даже поцеловал ее разок. Губы были ледяные и солоны, а мертвая все равно плакала. Мужчина покосился на девушку. Ее лицо, чуть вытянувшееся в смерти, отныне всегда будет выражать радость. Его кинжал заставил ее улыбаться. На рассеченных щеках запеклась темно-багровая корочка, улыбка кажется искусственной и пустой. Цицерон нахмурился, обиженно надув губы.