Огонь с небес
Шрифт:
— Окружить здание! Живее, не дать им уйти! — прогремела в мегафон команда на русском.
Анахита не поняла, что произошло. Снова громыхнул гром — только на сей раз это был уже не гром, гром таким не бывает. Это был…
Бронебойно-зажигательно-трассирующая пуля — точнее, даже снаряд малого калибра — влетела в комнату, с легкостью пробив бронированное окно, и врезалась в стену, лопнув искрами осколков. Часть осколков тормознула драпировка стен, которая была здесь выполнена по-восточному — шелком, как во дворе шахиншаха. Часть разлетелась по комнате.
Она попыталась подняться — и еще один снаряд заставил ее распластаться на полу, стеклянная плита едва выдержала. Еще два попали в стену — но пробить не смогли.
Обстрел продолжался, выстрелы сливались в сплошной грохот. Отвечали и со стороны дома.
Господи…
Она, наконец, пришла в себя и поняла — оно. То, что рано или поздно должно было случиться — случилось…
Дети…
Мысль о детях придала ей силы, и, собрав волю в кулак, она поползла к двери, ведущей в коридор… хорошо, что не успела раздеться перед сном. За ее спиной еще две пули или снаряда окончательно обрушили бронированное остекление, оно провалилось внутрь растрескавшимся пластом. Занимался пожар…
В коридоре ей едва удалось встать на ноги. Пули сюда не долетали, освещение горело вполнакала, аварийное, уже был виден дымок. Было жутко…
Держась за стену, чуть вздрагивающую от ударов, она пошла по направлению к комнате детей. Но Сашка встретил ее в коридоре, он уже успел одеться и вытащил из комнаты сестренку. Слава Богу, их комната находилась в глубине здания, ее невозможно было достать при обстреле.
— Мама!
Ее сын, всего еще подросток, внук персидского шахиншаха, молча подбежал к матери, обхватил ее за талию. Он не плакал — за двоих старалась Летиция.
— Мамочка, мне страшно…
— Это враги, да? — спросил Сашка.
— Да, сынок, враги. Нам надо спрятаться, и все будет хорошо. Папа нам поможет. Папа — нам поможет…
— Папа нас опять бросил, — нахмурился Сашка.
— Не говори так о папе. Помоги мне… давай, пошли…
Прорыв давался нелегко…
Они точно не знали схему обороны здания. Первый же бронетранспортер, попытавшийся проломиться к самому зданию, застрял на полпути и уже горел — несколько гранатометных попаданий могут поджечь даже штурмовую гаубицу, не то что БТР. Броня остальных — как искрила, их обстреливали из всего, из чего возможно, но расстояние и усиленное, предназначенное для выживания в городских боях бронирование делали этот обстрел бессмысленным.
Бой был страшным. Бронетранспортеры открыли огонь из дымовых гранатометов, ставя завесы, под ее прикрытием жандармы пошли вперед, под прикрывающим огнем бронетранспортеров, преодолевая расстояние от укрытия к укрытию. Но стены дворца были крепкими, поднявшаяся по тревоге бодрствующая смена и часть отдыхающей, которые не взяли увольнительную в Ташкент или Самарканд, сумели вооружиться и занять оборону. И у той и у другой стороны были тепловизоры, позволяющие точно стрелять через дым — но жандармам было сложнее, потому что пламя засвечивало их тепловизоры, и они часто не могли нормально прицелиться, не выделяли цели на фоне мечущихся языков пламени. У жандармов были «Шмели»— страшное, не оставляющее шансов оружие, которое они применили, едва прорвавшись на нужное расстояние. Но у охраны оказались гранатометы «Арбалет» — массово применяющееся на Востоке оружие, барабанный гранатомет калибра тридцать миллиметров под гранату «АГС», его можно применять из закрытых помещений, и его может переносить один боец. Применение таких гранатометов в сочетании с огнем снайперов редило ряды нападающих не хуже, чем адское пламя «Шмелей»…
Весь холл горел, было страшно идти навстречу удушливому дыму и пламени — но они шли, потому что иначе было нельзя. Лестница была завалена осколками стены, драпировкой. На самом верху нога Анахиты подвернулась — и она, выпустив детей, покатилась по лестнице, сжавшись, как кошка…
— Мама! — Александр, Сашка бросился за матерью, безжалостно таща за руку кричащую и плачущую от ужаса сестру.
— Ложись! Лежи!
Анахита успела сориентироваться, притянула сына к себе.
Весь холл был разгромлен, стены пока держались — но везде была пыль и пороховая гарь. Грохот стоял просто невыносимый. Дверь — только снаружи деревянная, на самом деле бронированная — еще держалась, хотя в верхней ее части зияли дыры, каждая размером с кулак. Пули били в стены… если прижаться к ним, то можно было почувствовать, как стена вздрагивает каждый раз, когда пуля крупнокалиберного пулемета попадает в нее. Двое или трое бойцов батальона охраны отстреливались через выбитые окна, они успели вскрыть запасную оружейку и были вооружены пулеметами и гранатометами. Еще кто-то лежал у стены, то ли сильно оглушенный, то ли замертво. Что-то горело, дышать было совершенно невозможно — цементная пыль, пороховая гарь, удушливый дым.
Один из оборонявших здание, обернувшись, увидел их.
— Костырченко! Мать твою, отведи их вниз! Живо, живо!
Костырченко… Анахита помнила его, смешливый усатый хохол, средних лет, помогавший ей с детьми — обернувшись и увидев их, бросил барабанный гранатомет, в котором не было ни единого заряда. Пригибаясь, подбежал к ним.
— Слава Богу! Пошли, пошли!
Он рванул за руку Анахиту, помогая подняться и взять темп — не до сантиментов. Александр, всхлипывая от страха, потащил за собой сестренку.
Они выскочили в коридор — там тоже все горело, кухня была объята пламенем. Офицер толкнул одну из дверей, она была в коридоре между кухней и холлом. Дверь поддалась, открыв узкие ступеньки, ведущие вниз. Там была кладовая с продуктами, но не только…
В этот момент сзади, за спинами, полыхнуло разрывом, едва не снеся их, их буквально бросило внутрь, на ступеньки. Летиция истошно закричала…
Шмель…
Свет внизу не горел. Лейб-гвардии лейтенант быстро сориентировался, включив фонарик, закашлялся. Здесь грохот идущего наверху боя не был слышен, но дыма здесь хватало.
— Сюда! Живо! Сашка, где ты!
Костырченко нажал несколько кнопок, стена рядом с огромной холодильной камерой с шипением отошла в сторону. Дверь была — не хуже, чем в банковских сейфах.
— Давайте… Сюда!
Это была комната безопасности — первые их варианты начали строить в русских домах еще в двадцатые, когда над каждым поместьем в глубинке нависала угроза разорения, а над его обитателями — угроза быть поднятыми на вилы кровавой крестьянской жакерии, не дождавшись подхода казачьих частей. Теперь комнаты безопасности были намного лучше, чем раньше… а эта — не уступала прочностью банковским сейфам, где хранится золото.