Огонь с небес
Шрифт:
Басмачи, попав под град пуль, бросились в стороны. Несколько из них остались лежать на земле.
— Прекратить огонь!
— Противник справа!
У всех были монокуляры с терморежимом [42] , но их действие не сравнится с опытным корректировщиком огня. Аскер, пригнувшись, побежал вправо…
Бородач сидел в одной из машин, пытаясь поймать частоту, чтобы сообщить о происходящем и вызвать помощь. Он и в самом деле недооценил русистов — те оказались настоящими шайтанами. Дед, благоразумно принявший амнистию и превратившийся из басмача в обычного феллаха, а потом и полицейского, на закате жизни рассказывал внуку, что среди русских есть простые люди, а есть настоящие шайтаны. Их называют «казаки» и они служат
42
Разница в том, что монокуляр предназначен для наблюдения, а термооптический прицел — для прицеливания, он выдерживает нагрузки, возникающие при стрельбе. Чрезвычайно дорогая штука.
И если ты хочешь жить и умереть в собственной постели, а не на виселице — говорил дед — стань полицейским. Тогда ты сможешь безнаказанно делать то, за что обычного человека просто повесят.
Сын его — и отец бородача — тоже был полицейским. Внук послушал наставления и стал… бандитом.
В отличие от басмачей старшего поколения он занимался рэкетом. Сначала — просто рэкетом. Потом — умные люди подсказали ему, что надо не просто требовать денег, а говорить — плати закят [43] . Тогда это будет в глазах многих не грабежом правоверного правоверным же, а богоугодным делом. А если кто-то скажет, что он уже заплатил закят — скажи, что те, кому ты его заплатил — муртады и мунафики, сошедшие с пути Аллаха и следующие прямиком в огонь. А если кто-то скажет, что он не правоверный, а другой веры — скажи: плати джизью [44] .
43
Обязательное пожертвование мусульман на нужды уммы.
44
Джизья — налог с немусульман, живущих на мусульманских землях.
Так на Востоке рождалось новое поколение террористов. Террористы с бандитским уклоном. Террористы, приходящие в террор не через веру и духовные искания, как террористы первого поколения, а ищущие в религии оправдания своему преступному пути. Своим уголовным преступлениям. Доходило до того, что Коран, точнее его интерпретацию, даже не интерпретацию — перевранные основы Книги — разъясняли неофитам, постоянно сбиваясь на уголовный жаргон.
Суть была в том, что на почве уголовной романтики взращивали настоящих террористов. Если фанатики были нищими, загнанными, постоянно ходили под исключительной мерой, а то и объявлялись вне закона [45] — мало приятного, согласитесь, — то тут было по-другому. Сначала парню разъясняли, что уголовная статья — это не политическая, и максимум, что грозит за вымогательство, — пятнадцать лет каторги. Да и этого не будет — свидетелей запугают оставшиеся на свободе дружки. Потом разъясняли про закят и джизью. Потом начинали исподволь подсовывать экстремистскую литературу и рассказывать о несправедливости жизни. Потом разъясняли, что вся несправедливость идет от русистов и их продажных слуг — они не только неверные, но и поработители, оккупанты. Потом фотографировали с автоматом на фоне черного флага. А потом — фотография эта случайно оказывалась в жандармерии, и изображенного на ней переводили в ранг террористов и начинали охоту. И вот — новоявленному воину Аллаха ничего не оставалось, как переходить на нелегальное положение.
45
Давно забытая, но действенная форма наказания. Все имущество объявленного вне закона конфискуется, а самого объявленного может убить любой человек на месте.
Бородач был немного другим. Он тоже занимался вымогательством — но был националистом, а не религиозным экстремистом. Когда ему предложили явиться на шариатский суд по поводу того, что он использует в рэкете термины «закят» и «джизья», — он сделал так, что все «шариатские судьи» оказались в полиции с очень тяжкими статьями на загривке. Но русских он считал оккупантами, и когда сын эмира (ни дна ему ни покрышки) объявил тайный набор аскеров — бородач согласился. Он без слов понимал, о чем идет речь — здесь все все понимают. А теперь он оказался один на один с этими проклятыми шайтанами, и дело было совсем плохо…
Из темноты подбежал порученец. Рухнул на колени.
— О, эфенди, мы заняли одно из зданий и укрепились там…
Бородач презрительно фыркнул. Это означало только то, что русисты отступили в другое, предварительно взяв дань — кровь.
— Где Музафар?
— О, эфенди, мой почтенный брат Музафар стал шахидом на пути Аллаха!
Бородач пихнул посланника ногой — и только сейчас заметил, что у него на лице кровь.
— Сколько русистов вы убили?
— О, эфенди…
— Отвечай! И только посмей солгать, я вырежу твой проклятый язык и брошу его здесь на корм зверью.
— Мы видели кровь на полу, эфенди, и перевязочные пакеты, но русисты не оставили ни одного тела. Может быть, шайтаны уже забрали их?
Бородач пнул подчиненного сильнее.
— Лучше бы они забрали вас, ни к чему не годные дурни. Право же, по сравнению с нашими прадедами, теми, кто разорял Русь до северных морей, вы настоящие евнухи. Да будут прокляты ваши предки, лежащие в могилах!
Стоящий на коленях ничего не успел ответить на страшное проклятье — послышался звук моторов.
Это были бронемашины. Те самые, на которых прорывались к Дворцу слез. Со следами пуль и даже гранат — но все еще на ходу…
Бородач сунул руку в карман, чтобы проверить, на месте ли оружие.
— Салам алейкум… — сказал он высадившимся из первой машины людям, — вы задержались, мы уже загнали русистов.
— Сколько их?
— Человека три-четыре, не больше.
— Значит, с десяток… — оценил человек в защитном шлеме. — Ваших людей много осталось? Пусть держат периметр и никуда не лезут…
— Как скажете… — сказал бородач, ощущая такое чувство унижения, какое давно не испытывал, — я пойду с вами. Покажу, как надо воевать…
Военный ничего не ответил. За его спиной выгружали щиты.
Это было заводоуправление — бывшее заводоуправление. Кто-то выстроил его по новомодному проекту — огромная квадратная шестиэтажка, в центре — свободное пространство, и все коридоры и лифты выходят на него, а в центре — зона отдыха, фонтан или зимний сад, в зависимости от того, о каком месте идет речь — о севере или о юге. Здесь был фонтан. Пересохший, давно не работающий, конечно. Но смысл сейчас имело только одно — это была последняя точка их обороны. Последний рубеж.
После крайней атаки, в которой явно участвовали армейские спецчасти, их осталось лишь двое. Он, отчаяюга-сирота, которому сам черт не брат, по имени Аскер, и еще один парень, поволжский татарин по имени Камиль. Удивительно — но он был самым большим в их группе, два с небольшим метра роста — и именно он выжил в жестоком бою, перенес три штурма и не поймал башкой пулю. Ранений по мелочи никто не считал.
— Все, здесь… Сюда. Ложитесь на пол и ждите. Лежите, не поднимайтесь…
Камиль уже занял позицию на входе в какой-то кабинет, на углу, на пятом, предпоследнем, этаже. У него был автомат и все еще оставались патроны. У Аскера оставался только «ПП-2000» [46] — но к нему был глушитель, легкий прицел с красной точкой и несколько длинных, пятидесятипатронных магазинов. В умелых руках это оружие могло натворить бед.
46
Напомню, что в этом мире оружие несколько другое. «ПП-200» — это аналог «НК МР7А1», под специальный патрон 5,45*25 на основе гильзы от пистолета Маузера (или «ТТ» в нашем мире).
Проблема была в другом. Первый, третий, пятый этажи — переходы с производственного комплекса в АБК — административно-бытовой корпус. И две сквозные лестницы в самом корпусе — не считая лифтов. Все это, используя армейскую терминологию, — «лазы». Места возможного проникновения противника в охраняемый периметр. И их не перекрыть, и взрывчатки, чтобы подорвать переходы — у них нет. Тем более что их не три, а шесть. Справа и слева, как и лестниц…
А их намного больше. У тех, кто прибыл на подмогу выдыхающимся боевикам, он увидел и крупнокалиберные снайперские винтовки, и пулеметы, и пуленепробиваемые щиты. И что самое главное — они умели этим пользоваться. Хорошо умели. Их учили, наверное, одни и те же люди — сами о том не зная…