Огонь с небес
Шрифт:
— Алла! Алла!
Я пришел в себя именно от этого крика — горестного, дикого, разрывающего душу. Кто-то кричал на немыслимо высокой ноте, призывая Аллаха в свидетели того, что свершилось. Выли сигналки машин…
Спокойно…
Пошевелился — пошевелил ногой, потом рукой. Вроде все работало — хотя шум в голове зверский и чувствую себя — как марафон пробежал. Как-то раз мы, идиоты, решили без подготовки на марафон замахнуться. Правда, было мне тогда в два раза меньше лет, чем сейчас.
Кажется,
Толкнул рукой — руки уперлись во что-то еще теплое и явно либо сейчас живое, либо совсем недавно бывшее живым. Бежали люди, что-то кричали, никто не хотел мне помочь — и я никого не хотел звать на помощь.
Это был осел, его снесло ударной волной. Мертвый осел.
Собрав в кулак волю, я выбрался из-под осла, огляделся — видно было плохо, пыль еще не осела. У дувала, который пошел трещинами и вот-вот мог рухнуть, сидел, прислонившись к нему, Араб, с обсыпанным пылью лицом. Он был похож на мумию.
— Четур асти? [49] — спросил я его на дари.
Араб закашлялся.
— Кха, эфенди… ташаккор [50] .
На самом деле это было неправда. Было плохо. Плохо и ему. Плохо и мне. Плохо, когда страна, которой ты служил с детских лет, пытается тебя убить. Плохо, что те люди, ради которых ты проливал кровь, предали тебя. Плохо, когда предатели на самом верху и нет никого, кто бы остановил их.
Кроме нас.
Поддерживая друг друга, мы направились в сторону проспекта Навои. Навстречу нам неслись вперемежку машины полиции и кареты «Скорой» — но ни один из нас даже не подумал обратиться за помощью.
49
Как ты? (дари).
50
Хорошо, господин, спасибо.
Теперь мы настоящие враги. По-настоящему.
Пешком, не нанимая такси, мы добрались до автовокзала. Купили два билета на Термез на первый же отходящий автобус. До автобуса было еще минут тридцать…
Всходило солнце…
Отойдя, мы купили по лепешке. Пресная, испеченная в тандыре лепешка с зеленью и мясом — как только мы сюда пришли, с едой все же стало ощутимо лучше. Присели в стороне на корточки — мусульмане могут сидеть так часами. Я чувствовал себя так, как будто меня долго и изощренно пинали, все мое тело протестовало против такой позы, голова кружилась — но делать было нечего. В окружении узбеков — будь узбеком.
— Что, ко всем чертям, происходит? — Араб не знал всего, он не знал про Черную Гвардию, он не встречался с князем Абашидзе и прочими, а вот я знал, и знал хорошо. И уже додумался, кто нас пытается убить и за что.
— Ничего хорошего. В стране идет открытый переворот. Потом — военная диктатура. Или не знаю что.
— Но…
— Говори тише! — осадил я Араба. — Еще не мешало влипнуть
— Кечир, эфенди…
Мы откусили от лепешек, потому что на нас обратили внимание. Два человека — сидят и перекусывают. Ничего интересного.
— Кто стоит за всем за этим?
— Ты не много вопросов задаешь?
Араб схватил меня за руку, заговорил тихим, полным злости голосом:
— Там, б… е… твою мать, погиб не просто мой сослуживец. Он был мне как сын, потому что у меня никого нет, всех моих убили в Бейруте! Я его… как сына учил, вместо себя оставить хотел, когда в отставку подам. Да за этого парня… Я тому ублюдку, который его убил, все кишки через глотку вытащу…
— Я тоже был в Бейруте, — напомнил я, — и в Тегеране тоже.
— Я знаю…
— И я все же постарше тебя, когда ты пацаном в Бейруте был, я уже там воевал. Так что — не забывай про субординацию и отпусти руку.
Араб отпустил.
— Прости.
— Эти люди угрожают моей семье. Эти люди убили близких мне людей — просто так. Эти люди в свое время заставили меня совершить такое, за что я не смогу ответить на Страшном суде. Благодаря этим людям уже пролилось море крови — и прольются океаны, если мы не остановим их. Я хочу добраться до них намного больше тебя, полковник. Намного!
Араб промолчал. Потом спросил:
— Это они убили Его Величество, да? И его отца?
— Нет. Я думаю, это сделали англичане. Англичане — наши враги, их народу никогда не искупить того, что сотворили их вожди, их злонамеренная элита и монархия. Это они убили моего друга с детства, англичане! С ними тоже разберемся — но потом. Сначала надо разобраться с теми, кто пытался нас убить. Потом все остальное…
Араб молчал.
— Ты не врал, когда говорил про то, что у тебя есть связи здесь?
— Нет, — потерянно сказал Араб, — в отличие от меня он не жил четыре года в Белфасте и ему было просто психологически трудно свыкнуться с его теперешним статусом и состоянием — но теперь… Нас же засекут по этому контакту.
— Правильно мыслишь… — похвалил я Араба. — Туда нам теперь нельзя и на милю приближаться. Моментально засекут, и нам конец.
— Что вы думаете делать?
— Выбраться из страны, — сказал я, — в Термезе наймем машину, которая перевезет нас через границу. Там есть приграничный базар — договоримся об окне и выскользнем. У меня все-таки осталась куча связей на той стороне, есть и люди, и оружие, и информация. Оттуда нанесем ответный удар. Надо наведаться в наш здешний Центр подготовки.
Я доел лепешку, сплюнул на землю горькую, вязкую, скопившуюся во рту слюну.
— А что, есть другие предложения? Готов выслушать.
Араб хотел почесать в затылке — и только тогда вспомнил, что на нем сейчас чалма. Вот так вот и прокалываются, на мелочах и до смерти.
— Вообще-то, если мы найдем этих ублюдков, мы можем найти и тех, кто выступит против них с нами. Если повспоминать…
— Вспоминай, вспоминай. Лишним не будет…
— Есть один человек. Не знаю, можно ли ему доверять, но если он нас сдаст… тогда все. С концами, совсем все.