Огонь с небес
Шрифт:
— Примета есть, — объявил Араб, — кто на собственных похоронах был, тот до ста лет не умрет.
Дай-то Бог, дай-то Бог…
После серьезного сокращения армии в конце восьмидесятых тогда сильно шагнула вперед авиация, технологии разведки, появилась возможность не держать такое количество личного состава, да и бронетанковые части тогда сильно подсократили. Переходили на преимущественное развитие авиации и флота.
Вот тогда-то и остался здесь этот военный городок. Раньше здесь стоял целый танковый полк, от него все и осталось — казармы, ДОСы [53] , плац, усиленные ангары для танков, небольшой танкодром. Все солидно построено, из бетона, на века. Когда часть расформировали, то знамя сдали в музей, технику отвезли на базу длительного хранения, личный состав отправили на переподготовку, а территорию части записали в разряд невостребованного государственного имущества. Но невостребованным оно было очень недолго: отставные офицеры, которые начали зарабатывать перевозками грузов в Афганистан на списанных армейских машинах, договорились с генерал-губернатором о долгосрочной аренде городка бывшего танкового полка сроком на сорок девять лет. Сорок девять — вполне достаточно, там либо шах помрет, либо ишак. Но время шло, а что шах, что ишак — были очень даже живы…
53
Дом офицерского состава.
Этим местом владел, как и другими подобными в Афганистане, не кто-то конкретно, а товарищество водителей грузовиков, которые скидывались, чтобы заплатить в казну арендную плату, и на то, чтобы сделать здесь что-то нужное. Община — как часто это и бывает в России. Когда ты вступал в сообщество водителей грузовиков, ты обязывался платить от своих заработков сбор в общую корзину — на уплату аренды, на компенсацию потерянного товара и транспортных средств, на помощь погибшим и умершим — что-то вроде кассы взаимного страхования, без лишних формальностей. А зарабатывали хорошо — потому территория бывшего танкового полка превратилась в такое, что не замышляли даже строившие ее военные строители…
От большой трассы, ведущей к термезскому переходу, теперь шли три километра бетонки качеством не хуже, чем на самой трассе, — сами водители скинулись и сделали. Территорию обнесли от воров высоким забором, в ДОСе сделали гостиницу, в казармах — тоже гостиницу, но похуже классом, просто с койко-местами, в столовой теперь был чуть ли не ресторан. Стратегическим преимуществом этого места было то, что сюда подходила ветка от Туркестанской железной дороги — но станцию сильно расширили, теперь здесь было целых двадцать путей, на которых разгружались вагоны, все — с козловыми кранами. На месте танкоремонтной мастерской теперь была ремонтная база на два десятка постов, на которой и капремонт можно было сделать. Были здесь и склады — тоже списанные, быстровозводимые, купленные на распродаже ненужного армейского имущества и установленные здесь. За два десятка лет это место превратилось в крупную коммерческую станцию, и удивительно было то, что она не была в чьей-то конкретной собственности: ею владели все и никто, и все зарабатывали благодаря этому месту.
Тихонов довез нас до складов, сказал пока сидеть в машине и не высовываться, что мы и сделали. Вернулся он со здоровяком, чисто выбритым, лет сорока. Он не пытался сойти за афганца, наверное, потому, что был отчаянно белобрысым — афганцев таких не бывает.
— Медведь, — прогудел он, протягивая руку.
— Араб. — Араб ответил на рукопожатие.
Я представляться не стал, и Медведь не обиделся. Раз не представляется человек — значит, есть тому серьезные причины.
— Мои друзья, — отрекомендовал нас Тихонов, — помочь им надо. И продать, что попросят. Там есть?
— Есть, как нет… — отозвался здоровяк, — поможем. И продадим.
Жизнь на территории городка текла своим чередом. Неспешно и основательно. Варили плов — здесь его варили, считай, постоянно, используя огромный казан, который покрылся нагаром и пригорелым маслом с палец толщиной, да еще с камнями [54] . Пили ок-чой, узбекский черный чай с сахаром, солью и топленым маслом, жирный и хорошо подкрепляющий, и кок-чой, зеленый местный чай, сильно напоминающий по внешнему виду анашу. Никто не обращал на нас внимания и особо ни о чем не спрашивал — интересоваться и лезть лишний раз к человеку здесь было не принято. Ремонтировали машины, рассказывали друг другу новости, договаривались. Тут ведь вот какое дело хитрое: большинство из караванщиков — они сами по себе и водители, и купцы. Чаще всего и машина полностью выкупленная, здесь почти нет людей, ходящих в рейс на наемных, потому что опасно очень, ни жизнь, ни здоровье за деньги не купишь. Кто рискует — тот рискует сознательно, и работает на себя, а не на дядю. Мы были свои, русские, нас привел один из своих — и никто не обращал на нас внимания. Свои есть свои…
54
Классически плов варится именно так. Нужен старый казан с пригорелым маслом, и в него вниз кладут камни, чтобы не пригорел рис. Камни чистые, конечно — речные голыши.
Мы ждали человека.
Человек появился почти ночью. Его знал Тихонов, он и мигнул нам, когда тот появился. Такой же грузовик, как и у всех, с высокой платформой, фыркнув, остановился у темных ангаров, и двое подошли к костру. Кому-то пожали руку, кого-то хлопнули по плечу, зачерпнули плова из казана висящим рядом черпаком.
Я пригляделся. Один — здоровый, вислые усы, малоросс, наверное. Второй — поменьше ростом, но видно, что резкий, крученый, спуску не даст, если чего. У него были короткие офицерские усы по моде семидесятых — восьмидесятых и настороженный, вонзающийся в собеседника, как лезвие кинжала, взгляд.
— Вольному народу привет.
— Как сходил? — спросил Тихонов. Мы сидели у костра на корточках, подобно афганцам. Опыт Персии или Афганистана здесь был у всех…
— Норма… — Здесь не принято было жаловаться. — На Саланге только простоял, долго не пускали…
Тоннель на Саланге был иголочным ушком, в нем было только одно направление движения, разъехаться современная техника не могла. Планы расширить тоннель или создать струнную дорогу пока реализованы не были, Салангом пользовались не все, сейчас основное снабжение шло со стороны Персии. Был и еще один путь — трансатлантическими сухогрузами до Карачи и дальше — коротким путем до Кандагара и Кабула. Но все это намного дольше. Далеко не каждый рисковал идти через Саланг.
— А по дороге чего?
— Тихо пока…
И это притом, что в России ощутимо пошатнулась власть. Можно, конечно, разные догадки и предположения строить — но, возможно, то, что мы убили Панкратова, а неизвестных похоронили под обломками виллы Ширази, сказалось на финансировании бандгрупп самым плачевным образом. И пока не будут отлажены новые каналы финансирования, пока не будет понятно, кто есть кто — будет тихо. Старая аксиома: хочешь победить врага, бей по линиям его снабжения — срабатывала и здесь, в неконвенциальной войне…
Поговорили еще, водители брали мясо и рис руками, как это и принято на Востоке. Потом — Тихонов поймал взгляд усатого, кивнул ему, положил блюдо, канул в темноту. Через пару минут отошел и усатый, потом Араб, потом я. Никто не обратил внимания — поговорить людям надо — опять-таки их дело…
— Салам, Кузьма… — сказал Тихонов.
— Салам, Немой. С тобой?
— Со мной. Признал? Это Араб.
— Салам.
— Салам. Доброго здоровья, Ваше Высокопревосходительство.
Узнали. Хотя… иного трудно было ожидать. Меня многие знают — что по Афганистану, что по Персии, что по последним событиям.