Охота на охотников
Шрифт:
– А ну, баба, подставляй свой лобок под животворную струю!
– вскричал громко, азартно и набросился на завизжавшую от неожиданности Катерину. Ну!
– Фу, как грубо - бабой назвал, - проворчала, едва отбившись от Каукалова, Катя.
– А кто же ты? Мужик, что ли? Дед с сивой бородой?
– Фи!
Успокоились не скоро. Утром Майя собралась уходить. Встала, наспех припудрилась, достала из сумочки духи, побрызгала за ушами.
– Ты куда?
– лениво поинтересовался Каукалов.
– В родное учебное заведение. Высшее, между прочим.
– Никуда ты не пойдешь. Я тебя из квартиры не выпущу.
Майя нерешительно глянула на Каукалова: если честно, ей не хотелось идти в свою Плешку - от очередной порции знаний опять будет сводить скулы и начнутся колики в животе - слишком уж скучное это дело - выслушивать прописные истины, а на опостылевшие лица однокурсников уже совершенно не было сил смотреть... А тут ещё Катька не подает никаких признаков жизни, дрыхнет без задних ног, и Майя искренне позавидовала ей.
– Неужто не выпустишь?
– тихо, с плохо скрытой надеждой, спросила Майя.
– Не выпущу.
– Неужто?
– Ужто! Неужто, помноженное на неужто, дает ужто. Ужто не выпущу? Не выпущу!
– Каукалов, довольный собственным каламбуром, рассмеялся. Он пребывал в хорошем настроении.
Майя осталась у Каукалова на весь день. Лишь позвонила домой:
– Мамулька, не тревожься, я застряла у Катьки, вместе готовимся к трудному коллоквиуму по анализу современного бизнеса. Да, очень трудный коллоквиум. Ты что, не веришь, что я у Катьки? Катька, подтверди, - Майя решительно растолкала безмятежно дрыхнувшую Катьку, сунула ей под нос телефонную трубку: - Ну-ка, подтверди моей любимой мамульке, что я нахожусь у тебя!
Катя протерла глаза, потрясла головой, освобождаясь от сонной одури, и подтвердила - голос её был нежным, невинным, просящим, человеку, обладающему таким голосом, невозможно было не поверить...
– Фира Марковна, родненькая, грызем с Маечкой гранит науки с таким упорством, что света белого не видим, - сказала она, - у нас тут неурочные зачеты... И вообще, нам такое устроили, что...
– Еще - коллоквиумы, - толкнула её в бок Майя, - мамулька хорошо знает, чем зачет отличается от коллоквиума.
– Еще - коллоквиумы, - послушно повторила за подружкой Катя, что-то выслушала в ответ и сказала: - Зачет и коллоквиум - это в принципе одно и то же, Фира Марковна, - голос Кати сделался воркующим, - разница только в том, что зачет ставится в зачетную книжку, а коллоквиум - в ведомость. Но попробуйте, Фира Марковна, получить стипендию или перейти на следующий курс, если не сдан хотя бы один коллоквиум - ничего не выйдет. Ни красивые глаза не помогут, ни длинные ноги.
Когда Катя повесила трубку, Майя, крутившаяся у зеркала, радостно хлопнула ладонью о ладонь.
– Молодец, Катюшка! Очень убедительно впарила моей мамашке мозги. Покосилась на Каукалова.
– Еда у тебя есть?
– Полный холодильник.
– А выпивка?
– Тоже - полный холодильник.
– Порядок!
– Майя походила по квартире, выглянула в окно, увидела на скамейке напротив подъезда грузного дядечку в дубленке с очень широкими плечами, в барашковом пирожке-шапке, под Горбачева, и красным лицом, - явно пенсионер, проживающий в этом доме. Вышел подышать свежим воздухом. Чувствует себя хорошо... Свежий воздух для него гораздо важнее всего остального - пенсионер даже не боится колючего, разрисовавшего углы окон мороза.
Но это был не пенсионер. Это был Игорь Сандыбаев.
Майя зябко передернула плечами: на улице все-таки было холодно. И как только этот пенсионер не боится чего-нибудь себе обморозить? Майя вернулась к тахте, на которой лежал Каукалов, улыбаясь чему-то загадочно и одновременно хищно, повалилась всем телом на Каукалова. Только тахта застонала под двумя молодыми телами.
Они с Катей застряли у Каукалова до следующего дня.
Утро выдалось сказочным, будто родилось из пушкинских стихов или лучших строчек Блока, - ясное, хотя и без солнца, со звенящим серебристым воздухом и тонкими, обмахренными седым снегом ветками деревьев - все радовало глаз своей неземной красотой.
Может быть, поэтому задохнувшаяся от острого морозного воздуха и сказочной красоты заснеженного двора Майя, выйдя из дома, не обратила внимания на пенсионера в пирожке, который на этот раз оккупировал не скамеечку, а несколько деревянных дощечек, отодранных от фруктового ящика и положенных на каменный парапет. Настроение у Майи было приподнятое Каукалов выдал ей на карманные расходы сто долларов, и она, возбужденная, радостная, на ходу звонко взвизгнула, ощущая себя частью этого дивного серебряного утра, понеслась по узкому снеговому тротуарчику со двора прочь.
Пенсионер, неожиданно оказавшись очень проворным, стремительно поднялся с дощечек, заскользил быстрым бесшумным шагом за Майей вслед.
Он настиг её через пять минут в коротком безлюдном проулке, - в этих рабочих домах люди поутру в квартирах не засиживались, они затемно уезжали на заводы, в цеха, где трудились, и хотя многие из них не получали денег за свою работу, все равно трудились - брала верх вековая привычка, выработанная не только ими самими, - их отцами, их дедами, всеми прошлыми поколениями, - так что тому, что произошло в то утро в коротком, словно вороний след, пахнущем мазутом проулке, не оказалось свидетелей.
– Девушка!
– окликнул Майю Сандыбаев.
– Это случайно не вы обронили? По-моему, вы!
Майя оглянулась, - Сандыбаев держал в правой руке рыженькую, призывно посвечивающую радостным огоньком сережку. Майя остановилась, по лицу её пробежала расстроенная тень: не так уж много было у Майи "рыжья" - золотых украшений, чтобы ещё их и терять, схватила себя за одно ухо, потом за другое - сережки оказались на месте, нервно улыбнулась, глянула вопросительно на огромного человека, державшего в коротких толстых пальцах золотое ядрышко, и в ту же секунду испуганно вздрогнула.