Охота на охотников
Шрифт:
"Послезавтра!" Сандыбаев злорадно усмехнулся и в ту же секунду поспешно вжался в скамейку, нагнул голову - этакий простофльный дядечка, в вязаной спортивной шапочке закемарил на скамеечке... Каукалов словно что-то почувствовал - его будто током прошибло, под сердцем образовалась холодная пустота, он внимательно оглядел Сандыбаева.
Но нет, никаких дополнительных сигналов об опасности не поступило, и он выпустил закемарившего дядечку из своего сознания.
– Послезавтра встречаемся, - подтвердил согласно, - здесь. Пивка попьем.
– Не только пивка.
– Младший Арнаутов звонко и беззаботно, будто пионер, которого похвалили на утренней линейке, рассмеялся.
Они медленно, покачиваясь синхронно, покинули двор. Напоследок Каукалов оглянулся, - что-то продолжало его тревожить, откуда-то исходили сигналы опасности, вот только откуда, он никак не мог понять, закемаривший дядечка продолжал сидеть на скамейке в прежнем устало-сонном блаженном положении, потихоньку сопел себе в две сопелки и совершенно не думал просыпаться.
"Во фрукт!
– мелькнуло в голове Каукалова восхищенное.
– Спит и не боится отморозить себе сопли".
Едва собутыльники завернули за угол Дома композиторов, Сандыбаев проворно поднялся со скамейки, отряхнул брюки, дубленку, стянул с головы вязаную спортивную шапочку, сунул её в карман, из-за пазухи достал мятую полушапку-полукепку, сшитую из того же меха, что и дубленка, проворно нахлобучил её на себя.
Смена одного лишь головного убора - больше ничего не надо, только головной убор, - достаточна для того, чтобы человека нельзя было узнать. Поэтому на ярко освещенную, полную народа Тверскую улицу вышел уже не дядечка, который мирно кемарил на скамейке, а совершенно другой человек, совсем не похожий на простодырного лоха, - громоздкий, с мягкими опасными движениями и хищным взглядом.
Он быстро нашел в движущейся массе людей двух собутыльников Каукалова и его компаньона, - взял их на прицел.
Около подземного перехода, - напротив старого "Националя", - друзья расстались, Каукалов отправился вниз, в метро, а Санька Арнаутов, притулившись задом к каменному парапету, зашарил в карманах в поисках курева. Курева не было, лицо его сделалось озабоченным. Неожиданно около себя он увидел плотного, с огромными руками человека, одетого в дубленку, в финской шапке с длинным козырьком, сшитой из того же материала, что и дубленка.
– Друг, сигаретки не найдется?
– потянулся к нему младший Арнаутов.
– Почему же не найдется? Для хорошего человека всегда все найдется, прогудел здоровяк добродушно, достал из кармана пачку "кэмела".
– Не крепковаты будут?
– В самый раз.
Сандыбаев вытряхнул из пачки одну сигарету, протянул Саньке, потом дал прикурить. Арнаутов с наслаждением окутался крепким душистым дымом.
– Знаешь, в каком государстве мы живем?
– спросил у Саньки Сандыбаев.
– В каком?
– Арнаутов вновь с наслаждением пахнул дымом, приметил неподалеку трех проституток в роскошных шубах, хмыкнул завистливо: - Вот кто доллары гребет так гребет!
– Верно, - подтвердил Сандыбаев.
– А местечко-то - масляное, - Арнаутов сладко почмокал губами, м-м-м! Было бы в кармане долларов побольше - я бы показал этим курочкам, как надо делать золотые яйца.
– Санька засмеялся, в глотку ему попал дым, и он закашлялся.
– Так в каком государстве мы живем?
– Были у меня кое-какие мысли, да все проститутки вышибли. Сандыбаев быстро огляделся.
Народу кругом было полно. И никому никакого дела до двух мирно беседующих людей. И что с ними произойдет в следующую секунду - тоже никому не было дела.
Равнодушным стал наш народ, молодые совершенно растеряли те качества, которыми владели старики, - старики, те старались жить так, чтобы не очерстветь, чужую боль примеряли на себя и долгом своим считали протянуть руку утопающему, а то и вообще прыгнуть за ним в омут, спасти. Сейчас же в омут прыгают лишь за одним - чтобы утопить тонущего.
Сандыбаев придвинулся поближе к безмятежно дымящему Саньке Арнаутову, пробормотал что-то насчет проституток, сделал правой рукой отвлекающее движение, а левой извлек из кармана дубленки шило, - из того самого кармана, откуда только что достал сигареты. Узкое, черное, длинное, совершенно невидимое в вечернем сумраке острие опасно высунулось из пальцев Сандыбаева - бывший спортсмен пропустил его между средним и указательным пальцами, - никто этого не заметил, ни один человек в шумном потоке народа.
В следующий миг Сандыбаев легко, играючи, будто кошка, коснулся Санькиной спины, за первым движением сделал второе, Арнаутов охнул, сигарета пробкой вылетела у него изо рта, Сандыбаев ткнул шилом ещё раз, прижал снизу рукой челюсть Саньки, чтобы вслед за сигаретой у того не вырвался изо рта крик, но это было лишним: Санька не мог кричать, крик спекся в нем, скатался в шар вместе с болью и закупорил глотку.
– Говорил же тебе, не запивай водку пивом, - заботливо проговорил Сандыбаев, поддерживая заваливающегося набок Саньку, - сколько раз тебя предупреждал: от такого "ерша" даже крепкому человеку бывает плохо.
Он сунул шило в карман, острием в плотную виниловую трубку, чтобы не кололось и не царапалось, ухватил Саньку поудобнее, передвинул к рекламной тумбе, вплотную приставленной к парапету. Испачкаться кровью не боялся - от укола шилом кровь из человека не льется. И сам укол трудно бывает различить на теле - такое это опасное оружие, обыкновенное сапожное шило.
– Сколько раз предупреждал тебя, братуха, не пей водку с пивом, продолжал заботливо причитать Сандыбаев, тон у него был, как у любящего отца, ведущего сокровенную беседу с непутевым сыном.
Одной рукой Сандыбаев продолжал поддерживать Саньку, другой проворно вытащил у него из кармана бумажник - если в случае с Майей Хилькевич он не беспокоился, что в сумке у неё найдут документы, то сейчас решил не оставлять бумаг, пусть тело будет неопознанным... Этаким трупом с улицы.
Чутье подсказывало Сандыбаеву, что Каукалов, оглядываясь во дворе Дома композиторов на чудака, заснувшего на скамейке, засек его, поэтому лучше не рисковать. Иначе они и впрямь по горячему следу могут выйти на него.