Охотники за каучуком
Шрифт:
— На помощь!.. — заорал бандит. — На помощь, зарежьте его, как свинью!
Геркулес, кинувшийся было на защиту своего сообщника, упал, сраженный могучим ударом кулака. Красный и Кривой не осмеливались ступить и шагу. С бывшим скоморохом было бы покончено, но что-то вдруг сломалось в душе Винкельмана. Он оставил хрипящего Луша, резко поднялся и жалобно вскрикнул:
— Нет! Нет! Хватит и одного убийства.
Главарь людоедов, освободившись от железной хватки, жадно глотал воздух, в то время как едва живой Геркулес с трудом подымался на ноги.
— У тебя тяжелая рука, приятель, — пробормотал Луш. — Давай помиримся…
А на ухо Геркулесу негодяй шепнул:
— Вот штучка, от которой надо отделаться при первой возможности.
Геркулес одобрительно подмигнул в ответ, в то время как Шоколад молча отошел в сторону и сел на траву, обхватив голову руками.
Через полчаса компания каторжников тронулась в путь, завернув в окровавленную одежду несчастного остатки мяса для следующего обеда.
Шоколад, Мабуль и Жан-Жан замыкали шествие метрах в двадцати позади. Бедняги, искренне возмущенные происшедшим, хотели как можно скорее покинуть своих ужасных спутников и тихо совещались с Шоколадом, которому они полностью доверяли.
— Надо уходить от них, товарищ, — говорил араб своим гортанным голосом. — Геркулес тебя убьет. Луш ему приказал, а я подслушал это.
— Ай, ай! — воскликнул чернокожий. — Нам надо уходить к Кайенне. Они нас убивать и съедать, как того!
— Держитесь, ребята, не трусьте! — сказал Шоколад, к которому, несмотря на мучительный голод, вернулась вся его энергия. — Раз вы со мной, я вас спасу. Мы вместе пойдем до Ойяпока, втроем нам тяжело пришлось бы. Там мы потихоньку с ними распростимся. А чтобы меня зарезали, как цыпленка, так это еще поглядим, кто кого. Прежде всего, не будем засыпать все вместе. Один всегда должен быть начеку, пока двое других спят. У нас два мачете, у них тоже, значит, силы равны. Да я еще вырежу себе хорошую дубинку, с которой мне и четверо не страшны. Итак, на этом и порешим?
— Да, да! Твоя командир, моя всегда идти с тобой! — вскричал араб.
— А я куда пойду? С тобой! Моя быть храбрее тигр, вернее собаки, — сказал мартиникиец.
— Ну что ж, друзья, в добрый час! Не робейте, мы доберемся до Бразилии и сможем честно зарабатывать себе на жизнь.
От Апруаги до Ойяпока пятьдесят километров, не более. По одной из хороших европейских дорог даже обычный пешеход дошел бы туда за сутки. Но совсем другое дело идти в нестерпимую жару по местности, поросшей диким лесом, перерезанной речками и ручьями, иссеченной оврагами.
И однако же, существовало некое подобие дороги. Она соединяла поселки Апруага и Ойяпока, там недоставало только городка, с тех пор как эвакуировали заключенных из Сен-Жоржа и Серебряной Горы. И на всем громадном пространстве этой общины в сто шестьдесят четыре тысячи гектаров встречались лишь отдельные жилища или крохотные поселки. Особенно в Серебряной Горе, где один фермер выращивал кофе, хорошо известный знатокам.
Эта едва заметная тропа все же указывала направление путникам, лишенным других ориентиров. Надо было пересечь множество ручьев и бухты Ратимана и Арима шириною около десяти метров, довольно глубокие. Берега их сплошь поросли пальмами. Дальше шла череда крутых подъемов, числом тринадцать, на преодоление каждого требовалось около часа. Затем следовало пересечь бухту Угря и выйти к другой
Эта последняя часть пути оказалась очень тяжела для беглецов, у них начались приступы лихорадки. Геркулес, Кривой и Красный начали дрожать и стучать зубами, то же было и с арабом. Только мартиникиец, Луш и Шоколад еще держались.
И однако, вскоре им должны были понадобиться все силы — беглецы уже подошли к устью реки, в том месте, где ширина ее достигала двенадцати километров. Они покинули Апруагу двое суток назад, и даже каннибалы испытывали адские муки голода, вынужденные выбросить разложившиеся на жаре останки своего товарища.
Спасло их только то, что Маленький Негр нашел под симарубами [61] множество черепах. Лесным охотникам издавна известно: черепахи очень любят плоды этого дерева и в момент их созревания всегда собираются под деревьями.
Несмотря на слабость, беглецы набрали, сколько смогли, черепах, чтобы затем испечь их прямо в панцире на горячих углях.
Наконец они с большим трудом пересекли Уанари и оказались неподалеку от горы Лукас. Гора эта как бы втиснута между устьями Уанари и Ойяпока и выдается в море, нависая над ним крутым обрывом.
61
Симаруба, или айлант — высокое, быстро растущее дерево семейства симарубовых. Плоды — двойные крылатые семянки.
С другой стороны реки, над мутными водами, показалась темная полоса леса, который рос на Спорных Землях. Вид этого обетованного рая исторг крик радости из груди беглецов.
Сразу отодвинулись тяготы путешествия, голод, лихорадка, все, что было вынесено ими со времени побега. Винкельман, Мабуль и Жан-Жан даже позабыли на миг ненависть, которую вызывали у них четверо спутников, служившие им живым укором.
Затем одна и та же мысль родилась в мозгу каторжников. Надо поскорее переправиться на тот берег, любой ценой! Хотя вокруг не было ни души, они почувствуют себя в безопасности, лишь преодолев эту последнюю и грозную преграду.
— Плот, надо сделать плот!
Пушечное дерево, которое им однажды уже так пригодилось, росло здесь в изобилии. Его было не меньше, чем на Серебряной Горе, которая, кстати, и получила свое название от беловатого цвета листьев этих деревьев.
Самые сильные из беглецов, вооружившись мачете, рубили стволы, а другие тащили их к берегу, где связывали деревья лианами. Через двенадцать часов тяжкого труда плот был готов. Правда, его собрали кое-как, он мог развалиться в воде, ну да ладно!
И вот уже течение отнесло их на другой берег. Наконец они пристали к нему. Каторжники промокли до нитки, ноги их были окровавлены, икры расцарапаны шипами и камнями, но они радостно кинулись на мягкую илистую землю, увязнув в ней по колено. Это все пустяки! Ведь теперь они свободны. Свободны, как дикие звери! Они так же свирепы и так же голодны.
С трудом выбрались беглецы из ила на твердую почву и остановились, задыхаясь. Четыре бандита завели каторжную песню, глупую и бесстыжую, а трое молча пожали друг другу руки.