Охотники за Костями
Шрифт:
— Избранник Опоннов, — сказала Королева Снов. — Возлюбленный Госпожи. Его присутствие было бы полезно… — Она слабо вздохнула, нахмурилась и продолжила, не поднимая взгляда: — Вместо него я получаю другого человека, отмеченного другим богом. Почему, вот что интересно. Использует ли ее бог? Так, как делают все боги? — Она еще сильнее наморщила лоб. — Я не откажусь от такого… союза. Полагаю, Худ тоже понимает это. Но в глубине вод пруда видно нечто… тревожное. Воробушек, ты знаешь, что отмечена? Нет, полагаю, не знаешь — ведь тебя посвятили в младенчестве. Потом брат украл тебя из храма. Худ не простил его и в конце концов насладился местью, просто помешав целителю закончить
Малазанка побледнела. — Я слышала о смерти брата, — тихо проговорила она. — Но всякая смерть приходит от руки Капюшона. При чем тут возмещение?
— От руки Капюшона. Верно… он сам выбирает время и способ. Но лишь очень редко он открыто вмешивается в судьбу отдельного человека. Учитывай обыкновенную… запутанность… рисунка наших жизней. Не одна только костлявая рука Худа прядет нить жизни — по крайней мере, до того момента, когда образуется узел.
— Погрузитесь в тонкости теологии в другое время! — воскликнул Леомен. — Я уже устал от этого места. Пошли нас куда-нибудь, Королева, но сначала скажи — какой службы требуешь.
Она наконец подняла голову и дюжину ударов сердца всматривалась в лицо воина пустыни. — От вас я сейчас… ничего не потребую.
Наступила тишина. Резак заметил, что смертные гости не движутся. Не видно даже дыхания. "Замерли… как я".
Королева Снов медленно поворачивала голову. Встретила взор Резака и улыбнулась.
Внезапное, паническое бегство — он очнулся, вздрогнул под грубым одеялом, под перекрещенными балками, под наслоениями трупиков мертвых насекомых. Но улыбка осталась, текла по жилам словно кипящая кровь. Она знала, конечно, знала… она привела его туда на миг, сделала свидетелем. Но зачем? Леомен Молотильщик, беглый командир армии Мятежа, тот, за кем гонится Армия Адъюнкта Таворы. "Ясно, что ему пришлось заплатить за путь к бегству. Может, в этом весь урок — не заключай сделок с богами?"
Он услышал слабый звук. Назойливый плач ребенка.
Затем раздались звуки погромче, вроде потасовки; занавес на двери дернулся, на него уставилось незнакомое юное лицо. Сразу же исчезнув. Голоса, тяжелые шаги, и занавес был решительно отброшен в сторону. Вошел здоровенный черный мужчина.
Резак смотрел на него: выглядит знакомым… но он знал, что никогда его не встречал.
— Сциллара спрашивала о тебе, — сказал незнакомец.
— Этот вопящий ребенок — ее?
— Сейчас — ее. Как самочувствие?
— Я слаб, но не так, как недавно. А вы кто?
— Местный кузнец. Баратол Мекхар.
"Мекхар?" — Калам…
Гримаса. — Дальний родственник. Мекхар — это имя рода. Он уничтожен Фалах'дом Энезгурой Аренским в дни одного из походов в западные земли. Немногие выжившие рассеялись по дальним странам. — Он пожал плечами. — Я принес еду и питье. Если ведьма — семкийка ворвется сюда и пожелает включить тебя в список уговорщиков, просто прогоняй.
— Какой такой список?
— Твоя подружка Сциллара желает оставить ребенка здесь.
— О.
— Ты удивлен?
Резак поразмыслил. — Не особенно. Насколько я понял, в Рараку ей было нехорошо. Я ожидал, что она решит оставить позади все напоминания о том времени.
Баратол фыркнул и повернулся лицом к двери. — Да что такое с беглецами из Рараку? Резак, я скоро вернусь.
"Мекхар". Дарудж выдавил улыбку. Этот выглядит достаточно сильным, чтобы схватить Калама в охапку и кинуть через всю комнату.
"Слава богам, что у меня ни брата, ни сестры… да и кузенов нет".
Улыбка внезапно угасла. Кузнец упомянул Сциллару — и больше никого. Резак подозревал, что не по причине забывчивости. Баратол непохож на человека, беззаботно относящегося к словам. Сбереги Беру…
Л'орик вышел из дома. Его взор перемещался по улочке, с одного дома на другой, такой же кривой, скользил по жалким остаткам некогда процветавшей общины. Она сама готовила себе гибель, хотя, разумеется, в те дни мало кто об этом задумывался. Леса казались нескончаемыми или бессмертными, так что сбор древесины производился с великим усердием. Но деревья пропали, с ними унеслись прочь потоки звонкой монеты, оставив в руках лишь песок. Большинство хищников уехало в поисках новых рощ, упорно стремясь к быстрой выгоде. "Сотворяя одну пустыню за другой… пока пустыни не слились".
Он потер лицо, ощутив, что после пребывания здесь на щеках остались слои грязи. Но ведь было и полезное, упрекнул он себя. Родилось дитя. Серожаб снова рядом. Он преуспел в спасении жизни Резака. "И Баратол Мекхар, имя, вызывающее десять тысяч проклятий…" Ну что ж, преступник Баратол не таков, каким вообразил его Л'орик. Люди вроде Корболо Дома лучше подходят под стереотип предателя, а представлению об извращенном безумии вполне соответствует Бидитал. Однако Баратол, офицер Алых Клинков, зарезал аренского кулака. Его арестовали, посадили в темницу, лишив всех званий; соотечественники — Алые Клинки жестоко избили его, видя в Баратоле первое и грязнейшее пятно на воинской чести. Его измена еще сильней подхлестнула в них яростное желание доказать делом преданность Империи.
Баратола должны были распять перед воротами Арена. Но город восстал, истребив малазанский гарнизон и выдавив Клинков на равнину.
Потом пришли Т'лан Имассы, преподав суровый и наглядный урок имперского мщения. Десятки свидетелей видели, как Баратол открывал северные ворота…
"Но ведь правда — Имассам ворота не нужны…"
Одного вопроса никто не задавал: почему же офицер Алых Клинков убил кулака?
Л'орик подозревал, что Баратол не даст ему удовлетворительного ответа. Этот человек не желает защищаться, по крайней мере на словах. Верховный Маг сумел разглядеть в темных глазах вот что: бывший солдат давно потерял человеческое достоинство. Он не находит для себя места в рядах человечества. Он не хочет оправдывать свои поступки; гордость и честь не взывают к самооправданию или самоосуждению. Лишь пропащая душа забывает о возможности искупления. Однажды случилось нечто, полностью лишившее Баратола веры, открывшее тропу для измены.
Однако местные жители просто — таки поклоняются Баратолу Мекхару, и этого Л'орику никогда не понять. Даже узнав истину, узнав, ЧТО их кузнец сотворил много лет назад, они не оправдали ожиданий Верховного Мага. Он был озадачен, чувствовал себя до странности беспомощным.
"Но признай же, Л'орик: ты сам никогда не умел находить последователей, какими бы благородными не были твои намерения". О да, тут он нашел союзников своему гневу против Сциллары, ее ужасающего равнодушия к собственному ребенку… но он хорошо понимал, насколько эфемерно и случайно это единение. Они могут осуждать позицию Сциллары, но ничего не станут делать; кроме Нуллис, все уже смирились с мыслью, что девочка попадет в руки двух Джесс. "Тем и решится вопрос. Но это же одобрение греха!"