Ои?роэн

Кочешкова Елена А.

Встретили нас как своих.

Балаганные люди не размениваются на лишние слова, просто зовут к своему огню и наливают вина, отрезают ломоть мяса, жирного, черного от огня по краю. Я уплетала свой кусок, положенный на свежую лепешку с тмином, и смотрела, как мать без смущения обнимает какого-то высокого бородатого мужика в расшитой жилетке. Сама она будто и забыла о голоде – смеялась, рассказывала о нашей последней поездке в Верго, а потом достала из фургона здоровенный горшок с зеленой краской, и они принялись в две руки покрывать борта нашей повозки яркими мазками. Дали и мне помахать новенькой кистью. Краска ложилась неровными слоями –

то гуще, то тоньше, мама ворчала, что не хватит на весь фургон, а бородатый говорил, мол, не беда, главное, чтобы с боков было повеселей.

На ночь они ушли куда-то вдвоем, мне остался только мимолетный материн поцелуй с ароматом молодого вина и меда. Я долго сидела у костра рядом с другими детьми, слушала истории, которые нанизывались на тонкую нить времени – одна за другой. Потом какой-то длинный парень принялся показывать фокусы с огнем, то раздувая его на конце короткого факела, то подбрасывая этот факел вместе с другими в темное ночное небо. Балаганные мальчишки тайком от взрослых вручили мне флягу с вином, а после позвали купаться, сказали, что в лунном свете речная вода становится заговоренной и исполняет все желания. Я, конечно же, в такую брехню не поверила, но в речку полезла – сладкое фруктовое вино кружило голову...

Течение там было слабым, даже младенец не потонет. Я лежала в воде у самого берега, таращилась на большую белую луну и чувствовала, как медленные тягучие струи омывают тело. Мне казалось, я сама стала рекой, стала травой на берегу, луной и воздухом. Мальчишки звали меня назад, но мне уже не было до них дела. Хотелось навсегда остаться частью этого огромного прекрасного мира.

В конце концов я все-таки вылезла, конечно. Озябла и вернулась к костру, где тихо играла скрипка да переговаривались две очень взрослые тетки в цветастых платках по плечам. Одна из них глянула на меня и сотворила в воздухе святой знак.

«Храни тебя Матерь небесная, девочка... – пробормотала она и замотала головой чему-то. – На-ко возьми пряник, возьми, возьми...»

Я так и уснула там, у огня, с надкушенным пряником в руке и небывалым, неизведанным доселе ощущением того, что весь мир на самом деле един, связан и дышит в такт глубокому небесному дыханию.

8

В детстве мать казалась мне самой лучшей. Я никогда не обижалась подолгу на ее подзатыльники и гневные окрики, никогда не мечтала о другой жизни без фургона и дорог.

А еще мне казалось, что она будет всегда.

Все изменилось, когда я начала взрослеть. Сначала образ матери приобрел для меня темные неприглядные черты, за которыми я перестала видеть ее красоту, а потом, прежде, чем мне удалось излечиться от этого помрачения, она вовсе покинула наш мир.

Бросила меня.

Я так и не смогла до конца простить ей.

Через несколько дней мы отправились на праздник стрижки овец. Мне досталась кобылка Шиа, а сама девчонка ехала с дедом. От самого нашего дома и до соседнего становища она чирикала без конца, спрашивала о чем-то, рассказывала взахлеб. Кайза это все слушал терпеливо, даже отвечал время от времени. Вей смотрела на них ласково, но сама предусмотрительно ехала в сторонке, как и мы с Вереском.

Дружок мой, напротив, был молчаливей обычного, за всю дорогу ничего не сказал. Только когда Рад расплакался, без лишних слов забрал его к себе и быстро утешил. Но он в последние дни вообще казался странноватым, отрешенным больше обычного – словно ходил по краю какого-то сложного решения и никак не мог принять его.

Я ни о чем не спрашивала. Старалась даже не думать о чужих заботах, благо своих всегда хватало. Особенно, как Рад пополз. Только и дел стало, что приглядывать за ним, вечно лезущим куда не надо. Вей, конечно, помогала мне, но и у нее имелись свои хлопоты. А от Шиа вовсе проку не дождешься – ищи ветра в поле...

Ехать нам было недалеко, меньше часу, так что девчонка и половины своих вопросов задать не успела, как уже показался дым от очагов крупного селения, которое пряталось за холмом. Шамана здесь ждали как особого, почетного гостя. Своего у них не было, да и зачем, если один из самых сильнейших живет в двух шагах?

Как мы приехали, местные старшие Кайзу с Вей сразу на почетное место усадили, поднесли угощение, завели с ними долгие витиеватые беседы. Я оттуда сбежала прежде, чем на меня кто-то успел внимание обратить. Пошла смотреть, как молодые удалью меряются на Круге. Состязаний было несколько, как водится. Когда я приблизилась, парни мяли друг другу бока в любимом мирном ристалище всех тайкуров, дензо. Старались изо всех сил. Я залюбовалась на точеные голые плечи и спины. И не я одна – вокруг много девок собралось. Где еще, если не здесь, присматривать себе самого лучшего жениха? Были тут и молодые матери, вроде меня, с сопляками у юбок или в перевязи. Эти свой выбор уже сделали, а теперь пришли поддержать избранников, ибо в степи верят, что нет ничего сильнее желания женщины.

Куда девался Вереск, я не заметила, очень уж спешила сама побыстрей смешаться с толпой разнаряженных веселых степных людей. Их в этом становище было много, не меньше сотни, да еще и в гости ко всем понаехали родичи, так что умножай число на два. В самый раз, чтобы почувствовать себя блошкой, песчинкой, одной из множества. А мне того и хотелось. Давно я не бывала среди людей, не видала иных лиц кроме тех, с кем жила бок о бок. Иные к нам, конечно, приезжали, да только возле шамана у всех свои важные дела. Тут же я ощущала себя легко и радостно. Тут никто не смотрел на меня изучающе, не прикидывал в уме, как вести себя с этой девкой, которая внезапно стала есть из одного котла со степным колдуном.

Я перехватила Рада поудобней и легко просочилась в передний ряд зрителей, собравшихся вокруг ристалища. Лихие зычные крики парней здесь особенно громко сотрясали воздух, крепко воняло мужицким потом, а в воздухе висела взбитая ногами и голыми телами пыль. Тайкурские красавчики боролись друг с другом в одних повязках, прикрывающих естество – чтобы сложнее было хватать и держать. Хотя иногда мне казалось, что этот обычай на самом деле придумали женщины, которым надоело латать рваную после Круга одежду. Наверняка пра-пра-матери степных воинов решили, будто тем не будет греха повыдавливать друг из друга мясо без лишних портков. Если так, то я их очень даже понимала.

Между тем, состязание уже близилось к концу. Еще две схватки – и на Круге остался только один победитель. Самый ловкий, самый сильный, самый достойный. Я с улыбкой увидела, как один из старших вручил ему заслуженную награду – большой золотой браслет с россыпью мелких черных камней по ободу. И еще шире улыбнулась, когда молодой коренастый тайкур надел этот браслет на руку своей жене, за юбку которой держались сразу двое совершенно одинаковых с лица детей. На вид они были чуть старше Рада, но уже прочно стояли на своих коротких ножках.