Океан в изгибах ракушки или Синяя рыба

Саморай Валерий

– Он в последнее время стал другим. Странным и очень жестоким. А ещё он всё чаще стал заглядываться на своих сестёр, порой позволяя лишнее своим рукам. Но «мать» это строго-настрого пресекала. Она была против браков между личинками. Она всегда нам повторяла, что наше детство заражено страхом и болью, и когда мы выйдем из этого детства, когда нас больше никто не сможет похитить, мы должны будем найти себе нормальные семьи, нормальных жён, мужей, чтобы не плодить ту боль, что была рождена во чреве «матери». А браки между нами – это как раз сохранение этой боли. Она желала нам лучшего, а Сверчок этого не понимал. Да, он хотел большего, он,

как и любой подросток, влюблялся и бунтовал, но делал он это чересчур агрессивно, слишком яро. От этого и «мать» к нему была слишком строга. Она никому не позволяла рушить свой авторитет.

– Даже Пиявке? – поинтересовался Уэльт.

– Пиявке? – стала вспоминать Капустница, – та отсталая девочка? А что с ней? Она как-то резко ушла из нашего отряда, но «мать» говорила, что она уже нашла свою семью, и теперь в безопасности.

– Она была ослеплена и лишена памяти, – ошарашил девочку зверь.

– Нет, не может быть, «мать» бы не пошла на это.

– Так сказал Сверчок. И он не лгал. В любом случае, она больше никому не причинит вреда, – подытожил Уэльт.

– Почему? Что с ней случилось? – в ужасе спросила Капустница, со страхом и надеждой смотря на того, кто за несколько последних дней стал ей бесконечно дорог.

– Нет, мой клинок, острый и яростный, не убивал её. Но стражи той деревни, куда приходил Сверчок пророком нечестным, лукавым, схватили «мать» твою и увели с собой.

– И что теперь с ней будет? – в ужасе спросила Капустница.

– Её придадут суду. Буквально сегодня, – вмешался в их разговор лекарь, зашедший в комнату девочки за новыми припасами трав. – Я слышал, что ей готовят смертный приговор. И этот мальчик, Сверчок, по-моему, он выступает главным свидетелем.

– Её убьют, – испугалась Капустница.

– Я не позволю, – встал во весь рос Уэльт.

– Постой, возьми с собой и меня.

– Нет, ты слишком слаба, – возразил зверь.

– И не из такого выбиралась. А за меня не бойся – я же буду с тобой, – и она крепко обняла зверя. Её руки были горячими – слишком горячими для его тела. И это была не болезнь.

– Хорошо, – согласился Уэльт, – но далеко от меня не отходить.

Он взял девочку и понёсся с ней над землёй, словно пушечное ядро.

Когда они добрались до деревни – улицы были пусты. Нельзя было встретить торговцев на рынке или гуляющих влюблённых. Вокруг не было никого, кроме бездомных собак. С центральной площади доносился какой-то гул. Зверь и Капустница двинулись на него. Пройдя несколько домов, они встретили стражников, разговаривающих с мальчишкой. Увидев Гкхадту'Уэльта, они подняли свои оружия.

– Нет, стойте, – запротестовал мальчик. Это был Сверчок. Он обратился к «личинке» и чудовищу. – Что вы тут делаете?

– Мы пришли за «матерью» и за остальными «личинками», – ответила Капустница.

– «Мать» на площади. Её сейчас будут судить.

– Нет! – запротестовала девочка, – я не допущу.

– Как ты можешь такое говорить? И это после всего, через что она заставила нас пройти, – удивился парень.

– Нет, это после того, как она подняла нас с колен и заставила идти. А то, через что мы прошли – это дорога, которую преодолевают все, кто не плывёт по течению, – огрызнулась Крапивница.

– Значит, ты с ней, – подавлено произнёс Сверчок.

– С ней и с остальными, – зашипела девочка. – Где они?

– Остальные – идём, я отведу тебя к ним.

– Она останется со мной, – раздался рык зверя.

– Им ничего не грозит. Напротив, они сейчас в безопасности, как никогда, – утешил его Сверчок.

– Уэльт, я должна пойти к своим, – сказала Крапивница.

– Ты ранена.

– Меня в обиду не дадут. Если кто-то пожелает мне зла – остальные тут же заступятся. Мы – семья.

– Иди, – согласился Уэльт, – я же отправляюсь на суд.

– Опомнись, – возмутился мальчик, – ты всех там распугаешь!

– Не меня им стоит бояться, но грехов своих.

– Детям тоже? Там все: от мала до велика. И младенцы, и старики – все пришли на этот суд. Если он будет честный, если «мать» и в самом деле окажется виновна – ты будешь жертвовать их жизнями ради преступницы?

Зверь склонил голову. Затем, подумав мгновение, вытянулся к стражникам.

– Если мне не будут мешать, я не дам о себе знать окружающим. Неприметной стеной дома, серой, как день, я примкну к фасаду улицы и буду внимать речам истинным али лживым. Сердце моё чувствовать будет фальшь, и если наберётся её достаточно, я ворвусь в центр этого спектакля и поражу того, кто ложью отравляет слух людей. Будь то хоть сам король, хоть «мать».

Он грозно посмотрел на Крапивницу и, согнувшись, побрёл к центру деревни. Пробираясь от стены к стене, перемещаясь по узким улочкам и подворотням, Уэльт добрался до судилища и притаился на крыше одного из выходящих на площадь зданий. «Мать» стояла на коленях на деревянном подиуме, рядом с которым ждала своего часа толстая петля виселицы. Руки и ноги у женщины были связаны, одежда на теле порвана, а всё лицо было в запёкшейся крови. Видимо, стражники за эти несколько дней решили поучить «мать» уму-разуму, не дожидаясь приговора.

Вокруг народ кишел, как полчище мух, слетевшихся на вонь. Все ждали крови. На судейском кресле, в центре арены, сидел главный помещик. Он внимательно изучал какие-то записи, то и дело советуясь с одним из солдат. Через десять минут суд начался.

Один за другим на трибуну выходили люди, которые были чересчур впечатлены проповедями Сверчка, и пересказывали его слова в своей вольной трактовке. Затем в центр вышли солдаты, которые принимали участие в задержании «матери» и «личинок» в городе Астегоре. Все они описывали невероятную жестокость и бесчеловечность, которую «мать» проявляла в схватке с Уэльтом.

– Когда чудовище схватило одну из девочек – эта женщина извернулась и саблей отрубила бедняжке руку, чтобы та не тащила их назад, – врал один из стражников.

Уэльту хотелось бросится на всех этих лжецов и предать своему собственному суду, но он ждал. Его сердце ещё не окончательно превратилось в камень, и он хотел услышать оправдание главной виновницы.

Наконец, в качестве свидетеля обвинения вышел сам Сверчок. Его лицо было холодным, как снег на улицах. Он даже не посмотрел в сторону той, кто когда-то его приютила. Опустив глаза в пол, он стал припоминать «матери» всё, чем когда-то был обижен. Он вспомнил и своё похищение, и похищение детей в других городах, и то, как его заставляли красть детей и прививать им любовь к бродяжнической жизни. Он вспомнил все обиды и наказания, вспомнил, как «мать» не давала ему общаться с сёстрами и, конечно, он вспомнил Пиявку, которую женщина ослепила и оставила на дороге умирать одну-одинёшеньку. Он говорил всё это на одном дыхании, чтобы ни в коем случае не остановиться и не разразиться слезами боли и отчаяния за все те годы, что ему пришлось пережить.