Океан в изгибах ракушки или Синяя рыба
Шрифт:
Ссора родителей переросла в один бесконечный гомон. Претензии, претензии, претензии. У стены Мия заметила собачью будку. Когда-то давно в ней жил их питомец. Всякий раз, когда родители ругались, Мия забиралась в эту будку вместе со своей куклой и пережидала скандал там, обнявшись с любимым псом.
В руках уже было не платье, а тряпичная кукла. Девочка подошла и положила внутрь игрушку. Но при попытке залезть в собачий домик, туда помещалась одна её нога. Будка вдруг показалась очень маленькой – совсем крошечной. Мия постаралась просунуть туда руку, чтобы забрать куклу обратно, но теперь не пролезала даже рука.
Девочка обернулась.
После того, как корабль сел, и все двери были открыты, из огромного зала молча стали выходить люди. Пар ждал, пока он останется один. Он собирался вернуться на этой птице обратно в Обитель, куда увезли Мию.
Вдали под раскалённым воздухом дребезжало измученное жарой пространство. Что-то странное было в этой дрожи – она как будто приближалась. Вскоре пол под ногами стал извиваться, как змея, выталкивая последнего пассажира наружу.
Через несколько секунд Пар уже стоял на раскаленных камнях, а за спиной раздавался рёв взлетающего корабля. Стальная птица взмыла в небо и превратилась в далекую звезду. Несмотря на то, что вокруг было светло, как днём, небо давило сверху своей чёрной массой. Пар заметил, что земля не обжигала ноги. Температура её была безумная. Кожа должна была покрыться волдырями и зудеть от боли, но сейчас на ней не было даже покраснения.
Впереди выселись многоэтажки из стекла и бетона. Каждая из них старалась быть более прямоугольной, более стеклянной. В них почти не было архитектурных деталей. Они будто кричали: "У нас нет имени, у нас есть только одно общее название". В стенах каждого дома отражался другой дом, а в отражённом – ещё с десяток. Зацикливаясь в бесконечной пародии друг на друга, они робко скрывали быт внутри себя.
«Нужно сходить и всё разведать, а иначе, как отыскать путь назад – к Мие?» – подумал молодой учёный.
Пройдя через стеклянное фойе, Пар очутился в библиотеке с непомерно высокими потолками. В ней были люди, которые неспешно проводили своё время. Кто-то слонялся без дела, кто-то читал, кто-то пожирал своё время – в прямом смысле, словно бутерброд. Юноша остановился у журнального столика, за которым двое мужчин играли в нарды. Сухими загорелыми руками один из игроков бросил кости, и те, мельтеша и гипнотизируя своими черными точками, стали отскакивать от поверхности доски. Прошло уже несколько минут, но кости всё не останавливались, продолжая свою неистовую беготню по деревянной плоскости. Второй игрок достал ещё пару кубиков и кинул их. Теперь на доске скакали четыре маленькие коробочки, которые обменивались своими точками друг с другом во время полета и столкновения, будто те были не вытеснены на них, а держались на магнитах. Но Пар точно видел, что там, где были точки – были выемки. Потом кубиков было шесть… потом восемь. Когда их стало так много, что игра напоминала ярмарочный аттракцион, один из игроков взял доску, поднял её вверх и отпустил. Нарды застыли в воздухе, а в стеклянной поверхности журнального столика отразилась шахматная доска, на которой вместо кубиков отобразились шашки. Они разыгрывали всё новые и новые партии. Когда у Пара зарябило в глазах, он отошёл.
Всё в этой библиотеке было странно. Вон какой-то человек очень быстро перелистывал книгу, а количество страниц с обеих сторон разворота не увеличивалось и не уменьшалось. Другой человек снова и снова протирал пыль со скульптуры – чьего-то бюста, но после каждого раза лицо у скульптуры менялось. А в углу сидел человек, который постоянно кашлял, но звук был такой, будто кто-то громко захлопывает старую толстую книгу. Юноше даже показалось, что из его рта паром вываливается залежавшаяся пыль.
Пар осмотрелся. Наименее странным ему показался джентльмен с чёрной бородой в широкой шляпе, неспешно читающий книгу. Единственное, что в нём могло показаться необычным – это чёрные солнечные очки. Нет, вещь эта была вполне себе нужная – они всё-таки были на солнце, и Пар бы не отказался примерить их на себя, но только тогда, когда он находился снаружи. Внутри, несмотря на панорамные окна, было очень даже темно, потому что чёрное небо не освещало комнаты своими лучами. Всё же подойти к тому джентльмену стоило.
– Добрый день, – поздоровался Пар.
– Я бы сказал просто – день, – не отрываясь от книги, ответил мужчина, – да и кто знает, день ли.
– Этот город, он… – начал Пар.
– Чудесное место, не правда ли!
– Эм… Наверное. Странное немного.
– Ровно настолько, насколько вы странные для него, я полагаю, – заметил джентльмен.
– Пожалуй. Но дело не в городе. Я только что прилетел из другого места.
– Из Обители, – уточнил джентльмен.
– Именно!
– С прибытием, – всё так же спокойно и не отвлекаясь от книги, отвечал собеседник.
– Спасибо. Но я хотел бы попасть обратно.
– Мы все хотим попасть обратно. Но у каждого «обратно» есть и оборотная сторона. Такая сторона, где мы открываем в себе оборотня. На сколько оборотов вы хотите вернуться обратно?
– До тех пор, пока она не сбежала, – задумчиво произнёс Пар. Он вдруг почувствовал себя волком в овечьей шкуре по отношению к Мие. – Но нет, вздор, я сейчас не о жизни вообще, я сейчас про место, куда изначально меня высадил корабль.
– Все места одинаковы. Лишь наличие жизни, а именно души делает их уникальными. Так что если в вашем месте нет ни души, оно не заслуживает внимания.
– Нет, душа есть! В смысле: там моя подруга! Она в беде!
– И давно она в беде?
– Ну, в общем, да.
– Так если она давно варится в этой беде, может быть, она уже сварилась в ней. И эта беда – её неразрывная часть, как бульон в супе? Вы не спрашивали, хочет ли она сама, чтобы её вынимали из этой беды?
– Но ей там плохо!
– Всем плохо! Но кто-то любит своё плохо, а кто-то от него бежит. А кто-то гордится своим плохо, носится с ним повсюду и каждому его сует… чтобы им было ещё хуже. Не осознанно, конечно, по глупости. Мало им своего плохо, так ещё и чужое навязывается.