Океан в изгибах ракушки или Синяя рыба
Шрифт:
Выражение ужаса застыло на лице Мии. Она осмотрелась вокруг и только сейчас заметила, что всё ещё держит протез руки. Накатывающие от горя и обиды слёзы резко сменились недетской серьёзностью.
– Я знаю, что вы просто-напросто хотите меня напугать. Это всё не по-настоящему!
Она отшвырнула часть руки от себя, будто крылатого паука, всё это время притворяющегося бабочкой. Раздался стеклянный звон. Этот звук будто бы разрушил иллюзию, навешанную ей огненным народом. Мия стояла посередине какого-то цеха, а перед ней лежала горсть кристаллов рубинового цвета. А вокруг: работающие в поте лица дети.
– Юна, это ты?
– Да, любимый.
– Но… но как это возможно? Я же только что был на огненной планете!
– Ты упал. С их корабля. Ты не долетел до солнца. Я тебя нашла и выходила. Ты очень долго был без сознания. Слава богу, что ты вообще выжил.
Пар сел на кровать и положил свою ладонь на её мягкую щёку.
– Я скучал по тебе.
– Я знаю, – смущенно произнесла девушка.
– Нет, не знаешь. Каждую ночь, замерзший от сквозного ветра, от голых камней и от холодной зимы я думал о тебе. Именно твоё лицо являлось мне в такие моменты. Именно твоё лицо я видел, когда надо мной нависала смертельная угроза. Потому что если бы я и хотел встретить свой конец, то только с этими прекрасными глазами, с этими губами, что дарят мне сейчас улыбку. Но она больше не кажется мне сладкой. Она горькая. После всех моих приключений твой лик для меня неразрывно связан с болью, потому что всякий раз, когда мне было плохо, ты была рядом. Как ангел скорби. Я боюсь, что именно таким печальным ангелом ты останешься для меня навсегда. Но, нет, не бойся, что это оттолкнет меня. Как цепь, сковывающая пленника в темнице грусти, твоё лицо заточило меня в монастырь боли и любви, которые отныне ходят рука об руку. Эти чувства отныне неразрывно связаны во мне. За свой поход я изменился. Я повзрослел. Я больше не могу так радостно и беззаботно сиять счастьем рядом с тобой. Теперь это счастье иного рода – это тоска о прошедшем, страх об утерянном и воспоминания о себе бывшем. Но во всём этом – ты! Ты, как звёздное небо, накрывающее всю мою жизнь и освещающее мне дорогу яркой луной. Но дорога эта ведёт в одиночество, в ещё больший лес, в котором есть только два места: для тебя и для меня. Поэтому, я сейчас счастлив. Нет, не потому что ты сейчас рядом со мной – тебя нет. Ты сейчас за много километров от меня, на другой планете в маленькой тихой деревушке. Я счастлив, потому что в моих видениях: сон ли это, бред, галлюцинации, иллюзия – я не знаю – но в них, в этом мире грёз я вижу твоё лицо. И я могу его поцеловать.
Их губы сомкнулись. Волна нежности прошла дрожью по всему телу от одного лёгкого прикосновения. Поцелуй вдруг стал очень солёным. Пар отодвинулся от девушки и посмотрел на её лицо. Она смущённо прятала глаза. Она плакала.
– Что с тобой?
– Это… всё твои слова. Да, теперь я понимаю, что это, действительно, не взаправду… но не обращай на меня внимания, прошу. Лучше расскажи, как твои странствия? Как ты оказался на этой огненной планете?
Пар обнял её.
– Есть одна девочка… о, нет, не беспокойся, совсем маленькая. Я встретил её, когда направлялся к одному мудрецу за советом. И этот мудрец мне сказал, что я могу воспитать из неё идеального человека. Юна, ты представляешь, она – ключ от твоих бед! У меня есть шанс снять с тебя проклятье!
– А если… – дыхание у девушки всё ещё было сбивчивым из-за того, что она недавно плакала, – если я этого не хочу?
– Да ты что такое говоришь?
– Нет, Пар, я серьёзно! Ты и вправду хочешь принести в жертву невинного ребёнка? Притом, по твоим словам, идеального человека? Ты послушай себя: так мы с тобой оба превращаемся в палачей. Даже хуже: палач хоть смотрит в глаза своей жертве, а мы трусливо подписываем этой девочке смертный приговор за стенами своего уютного дома. И всё ради чего? Ради того, чтобы не свершиться проклятью, уготованному мне с детства, к встречи с которым меня растили и воспитывали?
– Я не собираюсь покоряться судьбе, которая лишает меня счастья.
– Зато, я собираюсь! Я так воспитана! Хоть мне и не говорили этого прежде, но меня всё детство и всю юность готовили к этому. Да, мне страшно, но я готова. А этот невинный ребенок – к чему готов он? Ты послушай себя…
– Нет, теперь ты послушай меня. И услышь. Да, я готов принести её в жертву. Да, я готов стать палачом. И мне это нелегко. И с каждым днём всё сложнее. Потому что я сам привязался к ней. Но ты мне дороже неё, дороже моей души, которая, возможно, после содеянного, никогда не найдет покой. Я люблю тебя, и это проводит для меня черту между тем, что хорошо и что плохо. И я буду защищать тебя: как от зла, так и от добра. Даже если придется принять тёмную сторону – я это сделаю. Ради тебя. Ради тебя я принесу в жертву кого угодно. Даже себя. В первую очередь себя. Но я от тебя не отрекусь.
– Но не так же, – еле выдавила из себя Юна.
– А как? Или ты думала, что я уйду на неделю, погуляю по зелёным полям и вернусь с огромным букетом цветов: «Дорогая, проклятье снято благодаря вот этим чудным ромашкам!» Нет, чтобы чего-то добиться, всегда нужно чем-то жертвовать. И чем больше ты хочешь получить, тем больше слёз тебе придётся влить в свою жертву. Знаешь, Юна, я был в нескольких шагах от гибели. И не раз. И каждый раз я задавал себе вопрос: «За что я умираю?» И ответ был всегда. Это ты. Стоит оно того или нет – не важно. Но каждый раз в этом был смысл. И тут вдруг ты говоришь мне всё это бросить. Ради чего? Ради какой-то гуманности? И что потом? В чём мне тогда видеть смысл? В мире? В справедливости? В честности? Во всём том, во что я перестану верить? И всю жизнь заменять то, что, действительно, важно абстрактными понятиями?
– Но эта девочка – она же не абстрактна, она – живой человек.
– Для меня – да. Но не для тебя. Ты даже имени её не знаешь. Поэтому, это моя боль, а не твоя.
– Пар, а где находится та грань, через которую ты не готов перейти?
– Нет грани. Мы сами её рисуем. И для меня это та грань, что отделяет от тебя. Вот ты ратуешь за доброту. А ты убери добрых людей, которых можно потрогать, с которыми можно поговорить, и что останется от твоей доброты? Или честность, о которой ты так печешься: сожги все книги о чести, оставь одних подлецов, и это слово станет ругательством.
– Нет, эти чувства не на бумаге или в словах. Они – в сердце!
– Знаешь, что находится в сердце? Кровь! И когда эта кровь кипит, сердце жаждет ещё большей крови. А уж тогда берегите вашу доброту и честность, пока разгоряченное сердце от них камня на камне не оставило.
Юна забилась в угол комнаты.
– Ты меня пугаешь, Пар. Мне страшно.
– Извини. Ты боишься – меня?
– Я понимаю тебя. Понимаю твои чувства, твои доводы. И умом я допускаю, что ты можешь быть прав. Это меня и пугает. Я знаю, что ты никогда не сделаешь мне больно, но боюсь я не тебя, как человека, а тебя, как собственное отражение. Я люблю тебя и хочу быть с тобой единым целым. Но если я когда-то стану думать так же, как ты сейчас, то я сегодняшняя возненавижу себя завтрашнюю. И это ввергает меня в ужас.
– Юна, зачем же так? – Пар сделал к ней шаг, но девушка только сильнее вжалась в стены.
– Я поняла ещё кое-что.
– Что?
– Почему Синяя Рыба не оставил других вариантов на моё освобождение, нежели невинная жертва. Если я всё же принесу её – я буду заслуживать того проклятья, что мне уготовано. Это замкнутый круг. Потому что иначе я прокляну сама себя. И эта неизбежность быть проклятой погружает меня в океан отчаяния.
Пар глубоко вздохнул. Воздух показался ему неимоверно тяжелым, будто тонны недосказанности хранились в нём.
– Вариант есть, – выдавил из себя парень. Юна резко посмотрела не него.
– Ты о чём?
– Есть способ снять проклятье, не принося в жертву ребёнка. Но как его осуществить – я ума не приложу.
– Неужели? – Юна не могла поверить тому, о чём только что услышала. – Не томи, говори же.
– Мудрец сказал, если я смогу получить согласие на твоё помилование у духов огня, земли и воздуха, тогда морской царь будет вынужден освободить тебя, и чары спадут. Но проблема в том, что я не знаю, где искать этих духов и как с ними договориться.