Октавия
Шрифт:
Гарэт пошел за мной.
– Ты еще не начала удивляться, что я не преследую тебя?
Я обернулась.
– Поскольку ты, кажется, не упустишь любой возможности, это приходило мне в голову.
Он пристально посмотрел на меня и улыбнулся.
– Причина в том, что я не выношу самок, а ты - самая откровенная из тех, кого я когда-либо встречал.
Шарах! Я влепила ему пощечину.
Он не шелохнулся, даже не поднес руки к лицу.
– И это подтверждает мою теорию, - сказал он, доставая из кармана брюк пачку сигарет и протягивая одну мне. Я молча покачала головой, сама потрясенная тем, что сделала. Он аккуратно вытащил сигарету и прикурил
– Ты вообще не в моем вкусе, - продолжал он.
– Я люблю женщин нежных и любящих, мягких и добрых. Таких ранимых, что мне хочется их защитить, как маленького котенка или девочку, потерявшуюся на улице. Женщин, которые не считают, что я должен любить их больше, чем они меня. Может быть, когда-то давно, до того, как все стали тебя баловать, ты и была такой, но не сейчас. Сейчас ты такая жесткая, прелесть, что тобой можно гранить алмаз.
– Как ты смеешь так разговаривать со мной?
– сказала я в бешенстве.
– Потому что я, вероятно, первый из встреченных тобой мужчин, которого не тронули твои чары. Я встречач женщин такого типа и раньше. Ты просто любительница раздразнить мужчину, или то, что французы называют allumeuse, больше озабоченная тем, чтобы воспламенить, чем радоваться, когда насадишь на крючок. Ты так много обещаешь со своей прекрасной фигурой и этими падающими на глаза светлыми волосами. И лица красивей твоего я не встречал. Но все это ничего не значит, потому что ты настолько влюблена сама в себя, что не оставляешь места ни для кого другого.
– Замолчи, - скачала я, задыхаясь.
– Не желаю тебя слушать.
– И вот еще что, - невозмутимо продолжал он, доливая себе виски, - хотя ты, по всей вероятности, чаще смотрела в потолок, чем Микеланджело, я думаю, ты ни разу не получила удовольствия от всех мужчин, с которыми спала, и это тебя немножко беспокоит, потому что ты где-то читала, что секс должен доставлять удовольствие, и ты не понимаешь, почему с тобой этого не происходит.
Это был какой-то кошмар.
– Перестань сейчас же, перестань!
– закричала я.
– Ты ничего не понимаешь. Я собиралась замуж, но он погиб в автокатастрофе всего несколько месяцев назад.
– Да, я все об этом знаю, - мягко сказал он.
– Тод никогда не собирался жениться на тебе.
Я схватилась за край стола, чтобы не упасть. У меня подкосились ноги.
– Ты его знал?
– прошептала я.
– Я не понимаю. Значит, ты знал…
– …все о тебе, до того, как мы встретились?
– закончил Гарэт.
– Да, конечно. Тод жил с одной моей старой знакомой, Кэти Саммерс. И все у них было прекрасно до тех пор, пока не появилась ты и не разрушила их счастья.
– Я не разрушала, - прошептала я.
– О, нет, ты это сделала, прелесть моя. Ты подождана, пока Кэти уедет на неделю в Штаты и тогда возникла. Но ничего хорошего не получилось. Тоду, как и большинству мужчин, было свойственно ошибаться, но он быстро тебя раскусил.
– Это не правда, не правда! Он меня любил гораздо больше, чем ее! Он был со мной в ту ночь, когда разбился.
С глазами, полными презрения, Гарэт повернулся ко мне.
– Я все знаю. Но, как обычно, мисс Бреннан, а точнее миф Бреннан, ты передергиваешь факты. В ту ночь Тод и я пили в “Антилопе”. На следующий день должна была вернуться Кэти, и Тод запаниковал, опасаясь того, что будет, если она узнает насчет тебя. Он решился сказать тебе, что между вами все кончено, а я советовал ему просто оставить тебя. Но Тод, как человек порядочный, решил пройти через это.
– Да, правда, - запинаясь,
– Но в тот же момент, как он меня увидел, он убедился в том, что любит меня, а не Кэти и собирался оставить ее.
– Ты просто лгунья, - сказал Гарэт.
– Тод ушел от меня из паба пять минут одиннадцатого. В одиннадцать он должен был быть у тебя. Он погиб десять минут двенадцатого, когда несся, как дьявол, чтобы убежать от тебя.
Секунду я не могла ни пошевелиться, ни отвести своего взгляда от его. Потом, всхлипнув, я вылетела из салона и бросилась в свою каюту. Упав на койку, я залилась слезами. Я не могла этого вынести. Гарэт был знаком с Тодом, он знал обо мне все. Он заглянул мне в душу и увидел все - скуку, одиночество, пустоту - и вытащил на свет ужасные вещи, в которых я никогда не признавалась даже самой себе, разоблачив ложь, в которую я уже начала верить, как в правду. Я рыдала навзрыд, пока не почувствовала, что выплакала все слезы. Потом я просто лежала, уткнувшись в мокрую подушку лицом, дрожа от ужаса.
Прошло много времени до того момента, как я услышала, что возвратились Джереми и Гасси. О, Господи! Я с ужасом подумала о том, что Гарэт расскажет им в деталях о нашем разговоре. Видимо, они все смотрели ночной фильм, потому что Гарэт пришел спать только в половине третьего.
– Октавия, - мягко сказал он.
Я не ответила. Мне нужен был Джереми. Чтобы он обнял меня, приласкал, утешил и примирил с самой собой.
Я не спала всю ночь. Меня захлестывала боль. Я вынашивала идею ускользнуть с яхты до того, как все встанут, и вернуться в Лондон. Но как туда добраться? Вокруг на мили не было железной дороги. Можно, конечно, позвонить кому-нибудь из моих приятелей и попросить приехать и подобрать меня. Но согласятся ли они? Я никогда не сомневалась в том, что смогу вернуть мужчину, стоит мне лишь захотеть, но тут вдруг уверенность покинула меня.
Я находилась в таком параноидальном состоянии, что с трудом заставила себя встать. Слава Богу, я захватила с собой самые большие в мире черные очки. На кухне Джереми и Гасси готовили завтрак.
– Если ты неважно чувствуешь себя с похмелья, как мы все, - сказала Гасси, - возьми в шкафу Алка-Зельтцер.
– Да нет, мне не надо.
Гасси напила мне чашку кофе.
– Тебе положить сахар?
– Конечно нет, она и так достаточно сладкая, - сказал Джереми, улыбнувшись мне. Изумившись, что я не ответила, как обычно, на его шутку, он, протягивая мне чашку, на секунду сжал мои пальцы. Вчера я восприняла бы этот жест, как желание войти со мной в контакт. Сейчас же моя самоуверенность была настолько поколеблена, что я приняла это за случайность.
Взяв кофе, я вышла на палубу. На поручнях висели три пары огромных трусов и самый большой во всем западном полушарии лифчик. Очевидно, Гасси устроила постирушку. Все вокруг было окутано серебристой дымкой. С противоположного берега нежно, как любовники, поднимались бледно-зеленые деревья. Я все еще дрожала. Несмотря на всю эту красоту и солнце я чувствовала себя совершенно опустошенной.
Ко мне подошла Гасси.
– Какая красивая у тебя блуза, - сказала она.
– Я тебе завидую, Тави. Даже, если ты плохо себя чувствуешь с похмелья, при твоей замечательной фигуре и роскошных волосах люди все равно будут смотреть на тебя с восхищением. Что касается меня, единственное, что у меня есть, так это лицо, да и то не ахти какое, и если оно такое, - она скосила глаза на окно каюты, - как, например, сегодня, с этим пятном, то мне вообще нечего предложить.