Опасная фамилия
Шрифт:
Если новость и произвела на Вронского впечатление, то он ничем этого не выдал.
– Как печально, – сказал он, не кривя душой. С Карениным он не встречался так давно, что не представлял, как выглядит нынче его давний соперник. Несмотря на все, что между ними случилось, он относился к Каренину с большим уважением.
– Мне необходимо получить от вас кое-какие сведения, граф.
– Это зависит, что именно вас интересует, господин Ванзаров.
– Расскажите, что вы делали в день, когда погибла Анна Аркадьевна Каренина.
Вронский удивился: то ли это беспредельная наглость, то
– Почему я должен вам отвечать?
– Потому, что, кроме господина Каренина, может пострадать еще кто-то.
– Кому именно угрожает опасность?
– У меня только предположения, не хватает фактов, – ответил Ванзаров.
– Я, пожалуй, соглашусь, – сказал Вронский, качнувшись в кресле, чтобы увидеть спину садовника, издевавшегося над растением. – Только при одном условии. Докажите, что вы прозорливый сыщик, – прежде чем вежливо отказать, ему захотелось немного развлечься, и он подумал, что лучшего способа нет.
– Извините, граф, я не сыщик, а чиновник полиции. Как бы вам хотелось меня проверить?
Вронский изобразил жестом любую фантазию, какая может прийти на ум.
– Извольте, – сказал Ванзаров, окидывая Вронского цепким взглядом. – Могу сказать, что когда-то вы совершили попытку самоубийства.
– Молодой человек, это не тема для шуток. – Голос Вронского стал колюч и напряжен. – Если вам Стива разболтал…
– Даю вам слово чести, граф, что Степан Аркадьевич ничего мне о вас не рассказывал.
Молодой человек смотрел так прямо и открыто, что Вронский невольно поверил.
– Как же тогда… – спросил он.
– Немного наблюдательности, – ответил Ванзаров. – Ваше правое плечо чуть выдвинуто вперед, как бывает от долго не заживавшей раны. При этом на лице у вас старый шрам от сабельного удара. Вы доблестно сражались на Балканах, но война длилась недолго. Получить два таких тяжелых ранения вы просто не успели бы. Точнее: одно не успело бы зажить, чтобы вы могли вернуться в строй и получить второе. Следовательно, плечо вы ранили до войны. Судя по месту ранения, это так называемая рана чести. Молодые офицеры предпочитали стрелять в сердце, хотя выстрел в голову – это наверняка. Оправдывает такой выстрел только желание убить сразу двух зайцев: себя и любовь в своем сердце. Хотя никто не доказал еще, что любовь живет в сердце. Извините, граф…
Вронский получил искреннее удовольствие. Молодой человек был не только наблюдателен, но и крайне умен, сумев сделать тонкий комплимент. Вронский понимал, что ему льстят, и льстят грубо, но поделать уже ничего не мог. Чиновник полиции ему понравился.
– Грехи надо искупать, а слово держать, – сказал он. – Что вы желаете узнать?
– Все, что сочтете нужным рассказать.
– Как погляжу, от вас тайны не скроешь… Анна тогда была раздражена, и мы ссорились. Она ревновала меня отчаянно, хоть и совершенно беспричинно. К этому добавилось известие, что она больше не сможет иметь детей. У Анны часто бывали нервические припадки, она даже принимала морфий. В тот день у меня были дела с моей матушкой и ее подругой, у которой была дочь на выданье. Анна не хотела, чтобы я ехал, но я не мог отказать матери. Перед отъездом мы
– Как вы узнали о случившемся? – спросил Ванзаров.
– В имение прибежал какой-то мальчишка, сказал, что Анна бросилась под поезд, меня просят опознать тело.
– Просят опознать именно вас?
– Да, меня вызвали в жандармский участок на станцию.
– Жандарм знал вас лично?
– Я не имел такой популярности среди жандармов, – ответил Вронский с улыбкой. – Да и теперь не имею. Правда, мой сын пошел служить в жандармский корпус, чем удивил меня.
– Что происходило при опознании? – напомнил Ванзаров.
Эти воспоминания были куда тяжелей всего, что он повидал на балканском фронте. Вронский собрался с силами.
– Она лежала на столе, совершенно изуродованная, вместо лица – кровавое месиво. Но я сразу узнал ее. Сомнений не было.
– По каким же приметам?
– Когда ты живешь с женщиной почти два года, узнаешь мельчайшие детали. К тому же при ней была ее любимая сумочка красного бархата.
– Граф, вы хорошо помните тот день? Что вы делали после опознания?
– Что я мог делать? – спросил Вронский. – Я был в таком состоянии, что сам готов был броситься под колеса. Помню, что мне дали подписать какие-то бумаги. Потом в той же комнате оказался некий Константин Левин. Как увидел тело Анны, стал рыдать, чуть в обморок не упал. Но и я вел себя не лучше. Со станции меня забрала матушка. Я был в отставке, но пошел на войну, чтобы забыть весь этот ужас. Чувствовал себя полной развалиной. Хотел умереть, получив пулю. В атаке получил удар турецкой саблей. И он меня исцелил. Снова захотелось жить. Вот вам вся история.
– Благодарю за искренность, – сказал Ванзаров. – Вам никогда не хотелось узнать, что же произошло на самом деле?
– Not in my line [8] , – отвечал Вронский, любивший это выражение. – Что случилось, то случилось. Об этом деле уже все давно забыли. Сплетня живет в свете не дольше сезона, и наша история с Анной давно никого не интересует. Чему я искренно рад. Забвение – это лучшее, что может пожелать себе человек в моем положении.
8
Не по моей части.
– А как же ваша дочь? – решился спросить Ванзаров.
– Ани я не видел с двухлетнего возраста. Она считается дочерью господина Каренина. Алексей Александрович от нее не отказался. Воспитывал до пяти лет, кажется. А потом отправил в пансион в Швейцарии. Я не имею о ней никаких известий. Что, может быть, к лучшему. Незачем ребенку знать о грехах родителей. Не утомил вас своей болтовней? После сорока уже чувствуешь себя стариком.
– Нисколько, граф, вы редкий собеседник.