Оранжевое небо
Шрифт:
– Я слышу. Слышу. Да, это Моцарт. Симфония соль-минор. Сколько в ней грусти!
– Столько же, сколько в жизни.
Музыка рассеяла мрак. Пронизала вселенную светом. И чужой болью. Болью опавшего листа. Обломленной ветки. Болью простреленной перепелки. Задохнувшейся форели. Болью брошенного щенка. Болью ребенка, рожденного уродцем. Болью бессловесных, беззащитных - перед мощью твоего разума, человече. Ты все разворошил, все растревожил, вмешался в естественный ход вещей, все пропустил сквозь себя - и создал СВОЙ мир.
Но что это?
Ты помнишь, как хотели четвертого апреля, четвертого апреля,
в театр оперетты мы пойти...
Боже! Был Моцарт - и вдруг из него проросло...
Ах, Коля, ах, Толя, кто же лишний, кто же лишний тут из нас?...
Лишний? Моцарт тут лишний. Какое кощунство отплясывать чечетку под мелодию Моцарта! Нет, он тут не нужен. И скоро ли станет нужен? Им и дела нет до него. Всех одолели свои заботы. Кого чечеточные, а кого и неотступные...
– Рано нынче снег сошел. Земля напитаться не успела.
– Зато и отсеялись раньше.
– Надо не раньше, а в срок. Всему свой срок. А ну, как землю снова морозом прихватит?
– Всегда вы пугаете, дядя Иван. Прогнозы объявляли хорошие.
– Предсказатели! Сбудется - похвалят, а как не сбудется - на стихию спишут. Для вас стихия эта - одно спасение.
– Да будет вам спорить. Ведь все-то, все об одном и том же.
– Погоди, мать, не мешайся. Он меня не первый день попрекает.
– Потому попрекаю, что если бы вы в коллективизацию не спешили друг перед дружкой...
– Вон что! А ты ровно не знаешь, что не по одной своей воле да охоте мы спешили.
– Знаю. Да только сам же говорил, думалось, мол, что так лучше, что по-иному не выйдет.
– Думалось.
– А кому не думалось, тех вы не слушали. Тетя Липа, я знаю, вы говорили им, что насильно хорошее не привьется. И другие говорили. Дедушка Антип срамил вас за безобразия. А вы его... Разве это по-людски?
– Это уже не при мне. Меня тогда сняли за пособничество кулакам. Однако я с себя вины не снимаю. Но и ты пойми. Давили нас, цифру требовали. Мы и старались.
– А те перед другими старались. Вышла незадача, а спросить не с кого. Так выходит?
– Спросить есть с кого, да никто не спрашивает.
– Так вы сами спросите с себя, со своей совести. Что она вам ответит?
– Сам я с себя давно спросил. Не обо мне речь. Мы свое отжили. Вы нас сменили, теперь и спрос будет с вас. А наши грехи - не оправданье вашим. Вошли в руководство - извольте отвечать. И за людей, и за землю.
– Уймешься ли ты, наконец, старый? Неужто не наговорился досыта за всю-то жизнь? А ты, бригадир, шел бы уж домой, ночь давно на дворе. Иди, иди с Богом.
– И правда, пойду я. Дел завтра невпроворот. До свидания.
– До свидания...
– Да... И мы вот всю жизнь вертелись, не на печи лежали. Почему же не заладилось дело?
– Какая тебе о том печаль? Пусть уж как хотят. Наш с тобой век отошел, а второго нам никто не даст.
– Антип сказывал - бывает.
– Антип любил сказками потешить. Потому ребятишки около него так и вились. И наш Егорушка бывало...
Егорушка... Глазенки любопытные, про все знать хочется...
– Дедушка Антип, а ты давно на свете живешь?
– Ой, давно, родимый. Уж не помню, когда и не жил.
– Давнее бабушки с дедушкой?
– Давнее. Они еще молодые были, а меня уже дедом звали.
– Разве они были молодые?
– Конечно, были, как не быть?
– А как это?
– А вот так. И такие маленькие были, как ты.
– Да что ты, дедушка Антип! Ты, наверное, все перепутал. Они так и родились старые. Как же бы они так сморщились? Может, ты еще скажешь, что и ты был молодой?
– Нет, уж этого я не скажу.
– Ну, вот. А ты не знаешь, почему мальчишки говорят, что я дедушке не родной внук? Что у меня был еще какой-то дедушка?
– Был, был. Ильей его звали. Святой был человек. Не уберегли его люди, вот и несут наказание. А ведь он им главное слово сказал.
– Какое главное слово?
– Совесть - вот какое главное слово, родимый. Без нее кого ни посади наверху - царя ли, вождя ли, каких флагов ни развешивай - ни хрена у человека не получится. Закрутит его суета да зависть.
– А чего не получится-то?
– Да ничего.
– Запутал ты меня, дедушка Антип.
– А ты пока не распутывай. Слушай да запоминай. А подрастешь вспомни мои слова и ищи ответ. Ну, вот мы и на опушку вышли. Тут совсем светло. Ступай по этой тропке, она тебя прямо к деревне приведет.
– Дедушка Антип, а почему вот эти листики не на дереве растут, а прямо из земли?
– Так уж природа определила. Это подорожник. Видишь, он тебе всю дорожку выстелил. А знаешь, что я тебе скажу по секрету? Бабы наши все ищут одолень-траву и найти не могут. Так вот подорожник - это она и есть.
Подорожник, подорожник, утоптал тебя безбожник, только ты не помнишь зла. Всем, кто ходит по дорожке, исцеляешь соком ножки, подорожник, быль-трава. Подорожник...
– Подорожник по дорожке, не хватай меня за ножки. Я иду, тебя топчу, потому что так хочу. По-до-рож-ник-по-до-рож-ке...
– Мама, мама! Чего Наташка листики топчет? Им же больно!
– И буду. И буду. По-до-рож-ник...
– Не плачь, Лесик, это всего-навсего листья, им не бывает больно.
– Нет, бывает, бывает! Я слышу, как им больно. Папа!