Орден геноцида
Шрифт:
— Алексей Борисович, лет шестидесяти, имеет титул барона, — немедленно отозвалась Мина. — Как маг, по слухам, слабоват — ранг восьмой, причём уже давно. Старшего Дара Рюриковичей нет. Есть двое сыновей и дочь. На людях бывать не любит, хотя приёмы даёт регулярно. Поговаривают, что увлекается книгами.
— Вот откуда ты всё это знаешь? — с нотками зависти произнесла Хильда. — Про это уж точно в книжках не пишут!
— В книжках — нет, а вот газеты ты зря не читаешь, — сочувственно покивала Вилли. — Но ещё не поздно одуматься, сестра.
— Ну тебя! Змеюка такая… Чтоб тебя кони покусали.
— Кстати! — всполошилась Мина. — А где наши лошадки? Ни одной не вижу у коновязи!
— Конокрады? — мигом оживилась Хильда. — Конокрады — это интересно! Всегда было любопытно, как это можно человека двумя берёзами распополамить…
— Березование больше не в моде, сестра. Последний писк — посажение на кол.
— Причём, на еловый, — хмыкнул я. — Он более колючий… Ау, кровожадные леди! Будете с кем из благородных болтать — не забывайте, что, мягко говоря, не у всех из них в чести милые крестьянские традиции вроде потрошения конокрадов и поджигателей.
— Но ведь это же зло в чистом виде! — воскликнула Хильда. — Что может быть отвратительнее вора?
— Скручерви? — иронически поинтересовался я.
— Ой, фууу, Конрад! Зачем ты о них вспомнил только?!
— Душегуб не столь жесток, как вор типа конокрада, — авторитетно заявила Мина. — Душегуб человека быстро убивает, а вор обрекает на долгую голодную смерть… Так. Пойду спрошу у этого поручика, кто мог видеть наших лошадок.
— Да пошли уж все вместе, чего уж там…
Вернулись к «опелю» — дружинники аккурат закончили грузить наши трофеи.
— Прошу, господа и дамы, — махнул нам поручик. — Пора отправляться.
— Ваш благородие, а мы тут коняшек своих оставляли перед тем как на поезд сесть. Не знаете, что с ними может быть? — обратилась к дружиннику Вилли.
— Всех лошадей забрали в полицейскую конюшню сразу же после взрыва.
— А мы на этом поедем, да? — Хильда кивнула в сторону роскошного «хорьха».
Дружинник странно посмотрел на сестру.
— Нет, конечно. Это за внуками бургомистра.
Ооочень интересно… Так значит в поезде ещё и княжеские родичи ехали?
Ладно, «опель» так «опель» — мы всё-таки не привередливые, сейчас даже обычная телега устроила бы. Всегда лучше плохо ехать, чем хорошо идти.
Мы с Хильдой залезли в кузов грузовика; подали руки, помогая подняться Мине, а затем уселись, как и в поезде: я — посередине, сёстры — по бокам.
Водитель включил фары, завёл двигатель «опеля» кривым стартером, и мы неспешно покатились по ночной Чердыне.
Но прямо перед тем как отъехать, я успел заметить подходящих к «хорьху» людей. Я в общем-то даже не удивился, увидев в сопровождении пары дружинников знакомую по поезду даму-гувернантку с двумя детьми — спокойной русоволосой девочкой лет десяти и отчаянно зевающим пацаном лет семи.
И хоть рессоры военного «опеля» были столь «мягкими», будто их и не было вовсе, сначала задремали сёстры, а затем и я сам…
…Проснулся я только когда мы уже подъехали к усадьбе бургомистра.
Конечно, спать, когда по округе ещё лазили всякие вооружённые недобитки и смутьяны — не самое разумное решение… Но я и так почти три дня не мог толком выспаться — сопротивление местных оказалось на удивление серьёзным, так что в бой пришлось ввести все резервы и даже нам пришлось повоевать на передовой. Увы, но ОКИ явно просчиталось, посчитав, что на Печору хватит всего одной дивизии. С другой стороны — а где было взять больше войск? Даже с учётом помощи новгородцев больше дивизии в Печору перебросить не получилось…
Точнее — перебросить можно было и больше, а вот снабжать — нет.
Я втянул носом воздух и слегка поморщился — пахло неприятно. Пахло привычно — слишком привычно.
Гарь, кровь, дерьмо — обычные запахи войны.
— Экселенц, а тут жарко было, — сообщил стоящий за турельным пулемётом Майер, оглядываясь по сторонам.
— Сильно? — спросил я, разминая шею.
— Как в Костроме.
То есть сильно.
Прелесть какая. Обожаю народные бунты…
«Церберы» высыпались из бронетранспортёра, последним выбрался я. Стоящий рядом броневик на всякий случай держал под прицелом пушки… горящую усадьбу.
Даже так, да?
Хотел уже было привычно достать из десантного отсека «ганомага» автомат, но затем вновь вспомнил, что уже третий месяц обхожусь одним только «маузером». Его я и достал из кобуры.
— Пошли! — махнул я своим бойцам и двинулся к поместью городского головы.
Подступы к усадьбе оказались усеяны десятками трупов, земля перепахана заклинаниями, а эфир ещё дрожал от гремевших совсем недавно чар. Заклинание поиска говорило о том, что людей в округе немного, хотя ещё совсем недавно было значительно больше — вероятно, разбежались, заметив нашу колонну.
Добротные кованые ворота оказались выломаны, а на арке сверху висела пара человек в форменной одежде — вряд ли дружинники, скорее просто кто-то из челяди.
Внутренний двор тоже был усеян телами, но теперь кроме крестьян начали попадаться и тела в княжеской форме — обезображенные почти до полной неузнаваемости.
Один — с раскроенной топором головой, другой — с воткнутым в грудину колом. Ещё одному перерезали глотку и распяли на грубо сколоченном косом кресте. Следом… Нет, не дружинник — скорее, просто лакей из хозяйской челяди. Этого убивали не в бою — натурально выпотрошили, обстоятельно, явно не спеша…
Что ж… Заручиться поддержкой последнего старшего члена местной княжеской семьи было хорошей идеей…
Было.
Странно, конечно… Сколько я не был в родных краях? Десять лет? Пятнадцать? Но когда я был подростком, местное простонародье к правящему клану относилось хоть и без особой приязни, но и мятежных настроений не было. Что же тут случилось за эти годы, раз народ так озлобился, что собственными телами выстлал все подступы к усадьбе, но штурмом всё-таки взяли.
А чтобы люди не жалели собственных жизней, только бы поквитаться с ненавистными магиками — это надо было постараться. И ладно центральные княжества, где до войны князья выжимали из крестьян и мастеровых последние соки, ну и вообще обращались с ними как с рабами… Но здесь-то что случилось?