Ордер на смерть
Шрифт:
Да и опасное это занятие! Сенсации, расследования — это все, конечно, дело нужное и высокооплачиваемое. Но Андрей не забывал той истории с «Билонгом», когда жену его, Анну, похитили… Если бы он тогда не проявил свои бойцовские качества и если бы полковник Слободкин вовремя не отправил спецназовцев в загородный особняк Ольхова — кто знает, чем бы вся эта история закончилась? А какая навороченная и тоже, надо сказать, весьма опасная эпопея с видеопиратами была? Тяжелая работа — журналистское расследование по горячим следам! А что в итоге? Разве меньше стало таких деятелей, как Ольхов или как сын и отец Грошевы? Эти уже мертвы, понятно. Но преступность — она словно гидра: отрубаешь одну конечность — и тут же отрастает новая, и эта новая еще сильнее, еще опаснее! И война здесь, вдали от бомбежек и бронированной техники, никогда не кончается…
Там, в горах Чечни или в Таджикистане, враги хотя бы внешне отличались от своих. И было проще, понятнее, что к чему. Мирная жизнь, где Андрею требовалось постоянно изворачиваться, напрягать мозговые извилины, пуская в ход весь свой жизненный опыт, представлялась гораздо более сложной. Здесь слово «враг» приобретало какое-то более абстрактное значение…
Аккуратно одетый, улыбчивый, обаятельный человек мог оказаться настоящим монстром и убийцей, а какой-нибудь блатующий, весь на понтах бандит на деле выступал всего лишь шестеркой и даже не знал большей части темных делишек своего шефа… Именно так чаще всего и было: враг становился невидимым и неуловимым.
А что нужно было самому Андрею Ярцеву, или Ярому (так его звали ребята на войне)? Да отдохнуть от всего — от войн и от разборок, от опасных приключений и от всех этих «расследований»! Просто пожить нормальной человеческой жизнью… Хотя бы недельку полежать на диване и ничего не делать — вообще ничего! Хотя один незаурядный человек признался в одной из своих мудрых книг, что это иногда бывает самым сложным занятием… Ну и пусть! У другого известного писателя покоем наказывали. Но скорее всего имелся в виду не покой в смысле спокойствия и отдыха, а нечто вроде полного забвения.
Нет, забвения Андрей не хотел — не зря же он столько лет ломал голову над хитросплетениями рифм и образов! Уже это одно исключает полное забвение.
Но Андрей устал…
В том-то и весь парадокс, что он не мог позволить себе расслабиться. Разве что вечером, у телеэкрана, с бутылочкой водки под рукой. Это бывало, да, этакая замена общепринятому понятию отдыха. Но наутро на него с новой силой обрушивались все его проблемы — как старые, так и новые. Для примера: только на этой неделе ему нужно закончить обработку интервью с Кацманом, прочитать несколько журналов (где взять для этого время?) и сдать их в библиотеку, в обязательном порядке написать новый рифмованный шедевр (ну, это уж как получится — в последнее время пишется все хуже!) и еще текст для модной рок-группы, потом составить несколько рецензий в тот же «Чертополох», рецензию для крупного московского издательства на один откровенно бездарный детектив — ну и так далее и тому подобное.
Анна вот-вот приедет с дачи: ей ведь тоже нужно внимание уделить, во всех смыслах — от бытового до сексуального. Прибавить сюда дела чисто житейские: глажка там, стирка, приготовление самому себе обедов и ужинов — и получается, что свободного времени у Андрея давно уже не было. Может быть, виной тому была его пунктуальность? Ну не привык он не выполнять поставленные перед собой задачи! Потому что прекрасно понимал: отложишь на завтра дело — сам себе головную боль создашь. А как бы хотелось!..
Вот и вертелся он как белка в колесе, психуя из-за того, что ничего не успевает. Пришлось даже отказаться от поездки к брату на день рождения. Ладно бы, если бы ехать надо было близко! Но Сашка с Мариной решили отмечать день рождения за городом, гулять всю ночь. Что это означало для Андрея? А то, что он на два дня выпал бы из рабочего графика. Ну, он может снять стресс в развеселой компании, может напиться и про все забыть, однако, когда праздник закончится, Ярый обнаружит, что дела его в полном запустении, что он подвел людей, да и себя самого, — кто же сделает его работу вместо него?
Существовал, конечно, вариант — устроить «стахановские дни», то есть заранее отработать эти внезапно выпавшие выходные — навалить на себя двойную нагрузку. Пришлось от такого варианта отказаться: слишком это было сложно. К тому же при подобной работе результаты непременно теряли в качестве — получалась халтура.
Брат обиделся, наверное. Хотя Андрей все ему объяснил. Не пожелал понимать, дрянь такая! А чего понимать-то? Андрей обязан сделать то-то и то-то — все, точка. Не сделает — не получит своих денег, и вообще с ним не станет никто иметь дела, раз он халтурит… Халтурить он не желал.
Можно сказать, что Ярый находился на грани нервного срыва. Ничего удивительного. Почему-то считается, что человек, прошедший несколько войн и с трудом после этого нашедший свое место под солнцем, — настолько супермен и зверь, что напрочь лишен нервов. С какой такой стати? Скорее наоборот — нервы у него натянуты до предела! Не зря говорят об «афганских» и прочих синдромах.
Человек, отдавший свои силы, свою кровь при исполнении, как раньше выражались, «интернационального долга», потерявший на войне много друзей и насмотревшийся там таких ужасов, что не дай Бог никому увидеть, возвращается на Родину. И, само собой, надеется, что все позади. И здесь его должны не то чтобы салютами приветствовать, а хотя бы обеспечить сносным жильем, работой. Да и оставить в покое, в конце концов! Отвоевал свое — живи, радуйся, что живешь… Но не тут-то было!
Начинаются хождения по инстанциям, поиски этого самого «места под солнцем» — и очень скоро выясняется, что тебя тут никто не ждал. Ты даже как бы многим мешаешь! А твои заслуги никого особенно не впечатляют.
Нужно все начинать с нуля — вот как Андрей, сменивший после возвращения в Москву несколько профессий. Ему, правда, повезло — встретил Анну, понемногу отошел от нервных перегрузок, дела повернулись к лучшему. И жилье — что было их с женой сокровенной мечтой, когда снимали квартиру, а позже комнату, — появилось.
Однако жизнь так и норовила ударить побольнее по темечку! Суматошный темп столичной жизни утомлял Андрея сильнее, чем он поначалу мог предположить. Ему хватало выдержки следить за собой, по возможности не проявлять эмоций, особенно отрицательных, — и все эти подавляемые, скрытые глубоко внутри желания и неосуществленные надежды вызывали у Ярого глубокие стрессы.
Однажды он вычитал у Зощенко (к которому до того относился без особого интереса) и выписал себе в блокнот поразившие его строки — о том, что крайнее утомление мозга и неумение создать себе сколько-нибудь правильный отдых привели Маяковского к ранней смерти. Что это была трагедия постоянной работы. Даже гуляя по улицам, Маяковский бормотал стихи. Даже играя в карты, чтобы перебить инерцию работы, Маяковский (как он сам говорил Зощенко) продолжал додумывать. И ничто — ни поездка за границу, ни увлечения, ни сон, — ничто не выключало полностью его головы. А если иной раз, создавая насильственный отдых, поэт и выключал себя из работы, то вскоре, боясь крайнего упадка сил, снова брался за работу, чтоб создать ту повышенную нервную инерцию, при которой он чувствовал, что живет. И так происходило даже на юге, где он подолгу лежал на солнце, вел размеренную жизнь, но для головы, для мозга режима не менял. Это создавало хроническое нервное перераздражение. Поэт с каждым годом чувствовал себя все хуже. Головные боли, вялость и разбитость усиливались.