Осень матриарха
Шрифт:
О нас, женщинах говорят, что мы любим ушами. Идрис ушами видел. А слышал, может быть, всем телом и кожей.
Целился на звук и вибрацию, потому что только это и было для него средством узнать окружающее. Никакого послабления люди ему, однако, не давали: но если бы ему досталась иная мишень, я бы, находясь в связке, услышала уже её голос.
Неверно, что у лишённых главного из пяти чувств сильнее развиваются остальные. Просто такие люди пользуются тем, что осталось, куда лучше всех прочих. А Степь помогает отважным, ограничивая свою ширь и как бы подыгрывая, подталкивая их к намеченной
Или нет. Идрису подсуживали и родичи, но так, чтобы даже им самим о том не знать. Состязались ведь за право наречь новорожденную, а кто мог сделать это вернее ближайшего родственника? К тому же победителя.
Ну разумеется, он победил. Единственный бессменный стрелок, продержался, когда других тасовали, словно карты в колоде, и ни разу не угодил мимо цели. "Ведь её не было нужды упреждать, - объяснил кому-то вполголоса.
– А ветер - мой друг".
После короткого чествования Барс направился прямо к нам трём. Постоял, глядя мимо лиц, и положил ладонь на крошечное личико. Нет, не ощупывал черт - это бы, чего доброго, испугало дитя, - а как бы сделал слепок. И произнёс:
– Ты будешь Хаула, "Олениха". Новое существо для Сухой Степи.
Все зашумели, одобряя удачный выбор: женщин там любят нарекать в честь животных быстроногих и грациозных.
А ещё он мимолётно сжал мои нагие пальцы своими окольцованными - и замкнул цепь, и вошёл в пространство, отчего мы узнали друг о друге тайное.
– О, - сказал Дезире. - Тогда вы и догадались, что он покалечен?
– Да нет, - ответила Та-Циан.
– Это лежало на поверхности, на него указывали многие мелкие обстоятельства. И можно ли назвать калекой того, кто с самого рождения дружит со своей слепотой и получает щедрые дары? Разит без промаха. Узнаёт без ошибки.
Если судить по мне - а в тот миг мы были одно, - в этом феномене не было никакого волшебства. Скорее мгновенное прозрение с обеих сторон.
Я не сомневалась, что мужу объяснят насчёт меня уже на пиру. Надо же - широка степь, но отчего-то тебя влепило прямо в красную метку. К дальним, побочным, но родичам Джена. С какой-то стороны, любой житель сих мест кровно связан с доброй половиной своих компатриотов, что изрядно повышает вероятность того, что со мной случилось, не говоря о чьём-то прицельном намерении. А уж что я человек с той, то бишь динанской, стороны и далеко не заплутавший в Вард-ад-Дуньа турист - оно прямо на мне написано.
Та-Циан напоказ вздохнула:
– Вот так живёшь-живёшь себе в покое и дремоте, а потом оказывается, что ты вражеский агент глубокого залегания. Из тех, кого внедряют загодя и оставляют прорасти в почву. В этом качестве Валиулла меня и принял, и придержал на всякий случай, чтобы не надумала уйти.
– Но такое ведь очевидно, - тихонько проговорил Рене.
– Если ваше малое племя смирилось и даже извлекло выгоду, кому какое до вас дело?
– Нечаянный провидец обладал авторитетом, - предположил Дезире.
– Сумел же стать главарём чего-то там такого. Воинской дружины? Подобия секьюрити - здесь ведь прозвучало слово "рейнджер"? В таком необходимо утверждаться день за днём. И чтобы стать достойным врагом госпожи... О таком ведь тоже было упомянуто?
–
Так что враг в случае Идриса - не совсем подходящая этикетка. Возможно - слово из моего личного лексикона: враг - тот, кто способен очень многое подарить. То же, что у апостола Павла жало в плоть, - уточнила Та-Циан.
– Овод из книги Этель Лилиан Войнич. Будоражащая докука. Род болезни, против которой надо постоянно вырабатывать антитела. Талантливый соперник, что не позволяет твоей кархе заржаветь. Однако все эти неплохие качества Барса грозили измельчать и расточиться по пустякам. К чему нам было погрязать в сплетнях, пикировке и брызгах словесного яда?
("Особенно если Идрис уверился, что я - не правительство, а куда больше. Люди Зеркала узнают друг друга по запаху - им такое привычно, ибо приспособились воевать на всех возможных сторонах".)
– Иначе говоря, узел, что едва начал завязываться, стоило бы рассечь немедленно, - тем временем говорила она. - Оттого я, едва вынув свою руку из чужой хватки, спросила:
– Это ведь Ирбиса боялся повстречать мой Пастырь? Белоснежный Барс царит на долготравной равнине, Матёрый Волк в горах. Братьям, старшему и младшему, хотелось переменить выпавшую им долю.
Позже я объясню всю абракадабру, возникшую по наитию, как всё хорошее. Но в тот миг понимала лишь одно. Я создаю криптограмму или иероглиф, как бы сосуд для смыслов, которые произносящий и слушающий хотели скрыть от самих себя. Что снежный барс зовётся ирбисом и есть такая марка компьютеров, вы знаете. А что денгиль или дженгиль - это "длинный, долгий", может сообразить Рене - все тюркские языки похожи. Сравнение с Каином и Авелем целиком лежит на моей совести, но расшифровка всего упомянутого - на Идрисе.
Поэтому он не стал ни с кем беседовать и, очевидно, задумался, судя по тому, как поигрывал столовым прибором. В Степи быстро привыкаешь к тому, что здесь практически нет вилок и многовато ножей: ничего нельзя сказать надвое, как делает чья-то бабушка, и решать приходится сразу и навсегда. Типа сказал - как отрезал. И никаких тебе развилок бифуркации.
Словом, когда веселье начало выдыхаться и народ рассредоточился по окрестностям, Идрис поймал меня - да я и не убегала, собственно, просто искала, где в окрестностях атмосфера посвежее, - и спросил, глядя чётко поверх моей головы:
– Много ли ты знаешь о моём брате, аба Таригат?
– Что он был - причём от тебя самого, иль-кахан. Согласись, вряд ли со мной здесь откровенничают, - ответила я.
Надо заметить, что "аба" - дословно "старшая сестра", обращение не столько точное, сколько почётное. А тогда как высоко ни величай собеседника, всё незамедлительно к тебе вернётся - отражением в зеркальном стекле.
– Но ты любопытна, кахана, - продолжал Идрис наполовину утвердительно.
– Куда менее иных прочих, - ответила я с равнодушным видом.