Осенние дали
Шрифт:
— Ну и мура! Будто прокисшее тесто.
Но тут все дружно стали смеяться: мол, он ничего не понимает и ему бы, как девчонке, следовало сосать ириски.
Старосты классов закричали ребятам, чтобы строились в пары, и Капитон стал прощаться с новыми приятелями. С Васькой он еще в училище условился непременно ходить друг к другу в гости и рассказал, что дома у него есть Пижон — кот прямо мировой, часы-будильник, которые только «на пузе ходят», и рюхи. На это Васька ему ответил, что у них в коридоре стоит такой бак для чая, который все общежитие не может выдуть за целый вечер, имеются шахматы с так называемым королем и свой каток во дворе. И теперь за воротами мастерских, пожимая друг другу руки, каждый из друзей напоминал о встрече.
— Гляди же, в воскресенье?
— Я же сказал; подведу, что ли? Ты вот гляди.
— Во загнул! Чего же, врать буду?
Но тут Капитону показалось, что Васька, наверное, задается своим чайным баком и шахматами, и он бросил с деланным безразличием:
— Словом… гляди.
Пропуская мимо себя пары «общежитчиков», Капитон как бы нечаянно отыскал взглядом свою соседку по тискам, но она даже не оглянулась на него, с лукавой улыбкой слушая какого-то долговязого ремесленника.
Капитон незаметно вздохнул, туже затянул пояс, надетый поверх хлястика шинели, и по тропинке, пробитой в снегу, стал подыматься в гору.
Опускались ясные сумерки, на тихой белой улочке зажглись ранние фонари, снег слабо мерцал в свете оранжевой зари и будто плыл перед глазами. Голые клены и тополя, стоявшие вдоль тротуаров, замерзли, казалось, до того, что не могли пошевельнуть ни одной веткой. Одноэтажные домишки зябко кутались в белые шали. Идти Капитон старался медленно, опустив натруженные плечи, солидно покрякивая, как это делал отец.
За две остановки до поселка «Красный Октябрь» Капитона нагнал автобус. Мальчик вскочил на подножку, надеясь, что кондуктор не разглядит его в замороженное окошко. Ему страх как не хотелось, чтобы ребята увидели его возвращающимся с такого торжества и… пешком. Но едва автобус тронулся, как открылась дверца и голос кондукторши позвал:
— Эй, гражданин, заходите.
У Капитона все внутри похолодело, точно и он вдруг промерз насквозь. Мальчик покорно вошел в машину, забыв даже, что можно соскочить.
— Билет есть?
Капитон молча и пристально стал разглядывать свой дерматиновый портфель.
— Билет-то свой он уж небось давно проел на конфеты, — сказал добродушный голос с заднего сиденья.
В автобусе засмеялись. Бас от шоферской кабины поддержал Капитона:
— Нехай уж доедет. Тут до «Октября» и всего-то с воробьиный шаг осталось. Вишь, ремесленник, смена наша. А знатно их одели, как твоих чиновников.
Пассажиры начали разговаривать о том, что ремесленное — большая подмога заводам и что в форме ребята меньше будут хулиганить. Капитона стали расспрашивать про училище. Отвечал он односложно, боясь поднять голову: вдруг кто-нибудь расскажет отцу, как он ехал зайцем? Но голоса были незнакомые, Капитон осмелел и вскоре уже сам стал бойко рассказывать, в какую краску у них выкрасили классы и что такое бархатный напильничек. Больше он, правда, обращался к кондукторше, чтобы она тоже заинтересовалась и не спрашивала о билете, и сразу почувствовал себя очень важным человеком, с которым все считают за честь поговорить.
Взбежав на крыльцо своего дома, Капитон снова натруженно опустил плечи и громко постучал в дверь. Открыла мать.
— Сыночек? Да какой же ты красивый!
Мальчик молча вошел в комнату, и сердце его радостно екнуло: еще не обедали. Отец уже был дома и читал газету, на сундуке сидел кот Пижон и, жмурясь, с деланным равнодушием поглядывал на расставленные тарелки. Не было сомнения, что ждали именно Капитона — нового работника.
Открутив кран, Капитон решительно сунул под него голову и сразу стал ежиться от холодной струи, потекшей за шею. Растопырив руки над раковиной умывальника, торопливо бросил, стараясь перейти на басок:
— Мам, полотенце.
Умильно улыбаясь, Авдотья Васильевна дала ему полотенце, но Капитон все же успел крикнуть:
— Что, или… или чего…
Сказать: «Что, иль провалилась, ешь те с маслом?» — он не посмел, наскоро вытерся. Взяв деревянный гребень с ручкой, которым по утрам причесывалась мать, он стал скрести свои красные волосы, не гнувшиеся ни в какую сторону и торчавшие, как щетина на платяной щетке.
— Вот это щи-и, — говорил Андрей Лукьяныч, отпуская ремешок на одну дырочку и нюхая поставленную кастрюлю, — важные щи. Нешто, мать, мне за сынка… а? Как же, скоро мастером станет…
Капитон торопливо сел на свое место за столом, чтобы не пропустить ту торжественную минуту, когда отец выпьет за его здоровье и процветание. Он не заметил, как Пижон, обнюхав мясо на вилке, осторожно потянул его зубами, но обжегся и, отодвинувшись, стал сбивать мясо лапкой. Андрей Лукьяныч рывком опрокинул в рот стаканчик с вином и подмигнул сыну:
— Может, и тебе налить?
Капитон смущенно заерзал на сундуке и глянул на мать.
— А? — спросил отец, обгрызая баранью кость. Закончил с неожиданной жесткостью: — Гляди у меня, Капитон. В ремесленном ты. В комсомол скоро подашь… а всыплю, как узнаю, что выпиваешь, вот этим ремешком. Погулять завсегда успеешь, сперва ремесло возьми в руки.
Поглядывая на тарелки мужа и сына, Авдотья Васильевна сказала своим тихим назидательным голосом:
— Расти, сыночек, и будь таким же, как твой отец Андрей Лукьяныч. Вот уж осемнадцать годов, как он на одном заводе работает и ни от кого упрека не имел. Директор с ним завсегда за руку здоровкается, в кабинет зовет советы спрашивать. Премии сколько раз начислял. И дома Лукьяныч хозяин: все у него лежит на месте, все в порядке, живем не хуже людей.
Тут Капитон заметил, что кот уже почти стащил с вилки остывшее мясо. Он радостно стукнул его по башке, закричал:
— Ишь какой взялся! Брысь! Мяса ему! А мне чего?
Кривляясь, он откусил половину куска с вилки, другую бросил Пижону под стол и стал рассказывать про мастерские.
После чая с пряниками и халвой Андрей Лукьяныч прилег на кровать отдохнуть, а Капитон заторопился к ребятам, на улицу. Он обдернул рубаху, собрав ее сзади, так что она торчала, как хвост у курицы. Авдотья Васильевна стала чистить его рукав, слегка замазанный мелом. «Сам! Пристала», — сердито вырвался он и выскочил на улицу.