Осиновая корона

Пушкарева Юлия Евгеньевна

— Нет, — зажимая порез ладонью, наместник тускло улыбнулся. — Но я догадался.

— Это не твоё дело.

— Не моё. Но я хочу знать.

Глаза лорда Альена сверкнули нездешним гневным светом. А потом медленно — с кошачьей обречённостью — закрылись.

— Нашёл. Нашёл, но… — и он закончил фразу по-кезорриански. (Всё же сколько музыки в этих звуках; наверное, Шун-Ди прав, и пора всерьёз заняться изучением языков). Тхэласса кивнул.

— Нашёл, но удержать не в твоей власти. Понимаю, — он всё ещё зажимал порез, но кровь шла всё неохотнее: недолговечные раны Двуликих. — Что ж, мне жаль. Я видел,

сколько значила для тебя та история.

Лорд Альен помолчал.

— Это недописанная история. Из тех, что не могут закончиться. Такие всегда много значат.

— И всё же, — Тхэласса выпрямился, без всякой враждебности заглядывая противнику в лицо, — ты не убьёшь меня. Я тоже — одна из твоих «недописанных историй»?

— Кто тебе сказал? — и лорд Альен снова рассёк мечом воздух — будто в рубящем ударе.

На этот раз боль согнула Тхэлассу пополам; Уна видела, как желваки заходили на точёных широких скулах. Волна тёмных чар — агрессивная, как бросок змеи или дисгармоничная, режущая ухо мелодия, — снова прошлась по её зеркалу и кулону. Она не должна вмешиваться, но всё-таки что происходит?

Нельзя. Молчи. Всё должно быть так, как он сказал.

Должно ли?…

— Предположение, — выдохнул Тхэласса, рухнув на одно колено. Несколько мечников уже бежали к нему от храма, но он поднял руку в запрещающем жесте — и они остановились, в замешательстве переговариваясь. Видимо, перспектива оказаться между двух драконов и в двух шагах от лорда Альена значительно приглушала их чувство долга. — Тогда убей меня… Сейчас. Бездна, — Тхэласса отвёл ладонь от живота — кровь заливала её, точно красная липкая перчатка. А потом — Уна вздрогнула — улыбнулся. — Но ты ведь знаешь, Альен, что этого не будет. Как знаешь и то, что я не сдам город. Не признаю, что проиграл. Во многом я такой же, как ты — так к чему всё это?

— Во многом, — лорд Альен занёс меч в третий раз. — Но не во всём.

Шепчущие тени по-прежнему метались вокруг него — Уна не знала, одна ли она их видит; пахло затхлыми могильными цветами; его лицо светилось изнутри жестокой решимостью. Клинок опустился — но в ту же секунду Тхэласса съёжился на земле, поглощённый уже знакомой Уне светлой вспышкой. Красивое лицо исказилось, сползая, подобно маске; мышцы застыли узловатыми буграми, а одежда затрещала по швам. И вот (у храма вновь раздались восклицания и проклятья) на месте лживо-юного правителя стоял зверь.

Снежный барс. Уна никогда не встречала их раньше, лишь видела миниатюры в книгах. Королевская чёрно-белая шкура сияла в ночи; порождение небес — но небес ли?… Пятна усеивали её, как буквы — лист; и теми же чёрными пропастями — взрослыми, старыми, древними — зияли глаза. Барс упруго подался назад, готовясь к прыжку. Несмотря на кровоточащие раны, жуткая, сокрушительная сила наполняла его движения. Мягкие лапы ступали по плитам бесшумно и гордо — до самонадеянности, даже откровенного самолюбования, — совсем как…

Да. Как ноги лорда Альена. Уна смотрела, как барс отталкивается от земли и прыгает — как отец ещё раз заносит клинок — как идёт, прорывая ткань мира, время, и тянется шальная весенняя ночь. «Я всегда был твоей звериной стороной». Теперь ясно, почему он сказал это.

Прыжок оборвался на середине: барс неуклюже повалился набок, скуля, точно кот, получивший хозяйский

пинок за уничтоженные сливки. И — спустя ещё одну вспышку — заново обратился в человека. Израненного, бледного, унизительно голого; Тхэласса скорчился на земле, истекая кровью — почти так же, как Лис недалеко от него. Уна хотела отвернуться, но не смогла заставить себя.

Лорд Альен шагнул вперёд; там, куда он наступил, между каменными плитами показался стебель, а после — ворох чёрных лепестков. Роза. Он занёс меч отвесно, двумя руками — прямо над дрожащим Тхэлассой. Так готовятся к последнему удару — к тому, что оставляет главный след. К последнему аккорду песни. К последней фразе в истории.

— Ты снял с меня эйджх, — прохрипел Тхэласса. — Ни у кого нет… Такой власти.

— Ну, из всех правил есть исключения. Последние двадцать лет без хвастовства могу утверждать, что я — исключение из многих.

— Но твой…

— Осколок моего зеркала не поможет, — тихо, со сдержанной печалью сказал лорд Альен. — Я тебя обыграл.

Тонкие губы Тхэлассы, измазанные кровавой слюной, растянулись в улыбке.

— Я уже понял. Заклятие… памяти, — он закашлялся — обнажённая грудь судорожно вздымалась и опадала — и выплюнул сгусток крови. — Так? Ты вложил в тот осколок своё чувство… Чувство счастья. Тот день был… счастливым. Для тебя. Впервые после… твоего учителя. Я угадал?

— Именно, — лорд Альен вздохнул, будто в очередной раз удручённый предсказуемостью жизни. Синие глаза были обращены к Тхэлассе — хотя Уна сейчас всё бы отдала, чтобы увидеть, какое выражение мерцает в их глубине. Она мечтала о его взгляде, как жаждущий в пустыне мечтает о воде — и, как жаждущий, знала, что мечта не исполнится. — Но ты не учёл, что магия точна, как музыка или математика. Защитные чары такого амулета снимает противоположное чувство.

— Отчаяние, — пробормотал Тхэласса. — Конечно, — и чёрные провалы глаз поднялись к лицу Уны. — Твоя дочь. Ты довёл её до отчаяния — искреннего, — чтобы… лишить меня защиты. Ловко. Очень ловко, Альен. Я не разочарован.

Что?

Довёл до отчаяния, чтобы…

Уна смотрела на них, и странная тьма заполняла её. Злая, клубящаяся, полная обиды, но в то же время — любви без границ и правил. Свет звёзд и месяца укутывал площадь, и сквозь запахи крови и дыма из садов Академии доносилось благоухание древесной листвы.

— Бить? — рвано спросил лорд Альен. — Я не хочу этого, Тхэласса.

— Неподъёмный груз давит, да? Ах, я всегда думал, что из тебя вышел бы плохой убийца… — Двуликий снова сплюнул кровь. — Не бей, Альен Тоури. Не бей и живи. Ти'арг твой.

ГЛАВА LV

Несколько недель спустя. Ти'арг. Замок Кинбралан

Воздух, пронизанный солнечными лучами, клубился над замком, наполняя окрестности ленивой духотой. Пышные кроны вязов и буков, круглые листья осин в аллее и в леске у склепа за западной стеной, чахлые деревца на склонах Синего Зуба важно застыли в безветрии. Ели, тёмной стражей выстроившиеся возле рва и в леске неподалёку от подъездной дороги, прятали свою тень, как заповедное сокровище. Даже стрекот насекомых, казалось, притих: они молча впитывали свет и тепло, как и древние серые камни, тронутые разводами мха.