Осиновая корона
Шрифт:
— Моя магия. Мой Дар. Правда, которую я ищу. И страсть, которой жду, — она полной грудью втянула дым с запахом гари и проговорила: — Мой настоящий отец и настоящий жених. Моё желание. Я хочу этого — хочу найти их обоих. И отомстить убийцам.
— Значит, найдёшь и отомстишь, — твёрдо ответила Индрис. — В тебе Дар, Уна Тоури. В тебе пламя. Вот что ты видишь… Отражение себя. Ты наша — так же, как твой настоящий отец. Добро пожаловать, ученица.
— Получилось, — громко прошептал Гэрхо, тыча пальцем в камин. — Смотрите! Самый редкий способ обрести его — и сработал!
Уна вцепилась в край стола, отходя от огненного забытья. Её трясло. В комнате для занятий
Индрис смотрела на неё по-новому — с прежней лукавинкой, но как на равную. Уна ощутила гордость раньше, чем успела задаться вопросом о том, чем же тут гордиться…
Потом она заглянула в камин — и поняла. Там не было уже ничего, кроме кучи пепла.
А на пепле, поблёскивая лаком прямоугольной рамки, лежало маленькое зеркало.
ГЛАВА X
Путешествие, на взгляд Шун-Ди и без того долгое, явно затягивалось. Сар-Ту вёл «Русалку» с осторожностью бывалого морехода — и не менее бывалого преступника: старался избегать встреч с кораблями альсунгцев и миншийскими торговыми судами, которыми в это время года кишели и Восточное, и Северное моря. В самом грузе ничего противозаконного не было, да и присутствие на борту Лиса и Шун-Ди при желании можно было бы объяснить невинно: подумаешь — двое друзей плывут по делам в Ти'арг, а на кораблях поудобнее и поновее просто не нашлось места. Но Сар-Ту предпочёл не рисковать, за что Шун-Ди был ему благодарен.
Лис страдал. Он не любил море, как и вообще открытые пространства — ведь детям лесов жизненно необходима прелая духота и тёмно-зелёный купол, скрывающий небо. Ещё отчаяннее Лис не переносил скуку и однообразие; это Шун-Ди уяснил ещё на западе, в Лэфлиенне. Новые впечатления, встречи и занятия требовались его беспокойной рыжей натуре постоянно, точно хьяна или вино — пьянице. Шун-Ди предусмотрительно запасся верёвочными головоломками и шкатулкой с набором миншийских настольных игр (досталась в наследство от опекуна — разноцветные фишки, кости, стеклянные шарики, похожие на капли дождя; Шун-Ди до сих пор сам не знал, что делать с большей частью этих сокровищ), а ещё, порывшись в памяти, извлёк оттуда тот скудный запас купеческих баек, которым мог поделиться.
Но Лису, конечно, было мало всего этого. От безделья он не находил себе места и пару раз (в своей манере — не то в шутку, не то всерьёз) признался, что еле сдерживается от того, чтобы вновь принять звериное обличье. Шун-Ди представил себе, что будет, если кто-то из команды встретит на «Русалке» лису цвета золота с янтарными, не по-животному умными глазами… Он бросился отговаривать Лиса, но тот лишь отмахнулся и сквозь хохот спросил, когда же Шун-Ди — Мнительный Зануда начнёт понимать иронию. И всё-таки, просыпаясь, Шун-Ди теперь каждое утро осматривал мешки и ящики в трюме — на предмет следов от когтей. Просто так, на всякий случай.
Привычка Лиса не спать по ночам, бродя по палубе и наигрывая на лире, изрядно донимала гребцов (что до Сар-Ту — тот просто откровенно свирепел, но уважение к Шун-Ди пока мешало ему объясниться с «менестрелишкой» по-мужски). Во время сильной качки Лис принимался язвить и жаловаться, как капризная дочка вельможи, а в штиль бок о бок с гребцами распевал непристойные песенки — чтобы не пялиться бездумно в бескрайнюю синеву. Он не притрагивался к сухарям, рису и солёной рыбе, зато мяса ему вечно было мало (а что поделать: Шун-Ди попросту не успел снабдить «Русалку» достойным провиантом — так же, как разобраться с денежными сложностями,
По вечерам Лис развлекался тем, что подтрунивал над чётками Шун-Ди и его молитвами Прародителю (старая тема, но проезжаться по ней ему, кажется, никогда не надоедало) или заводил с Сар-Ту заумные разговоры о политике Обетованного, попеременно хуля то Альсунг с Ти'аргом, то Дорелию, а то и (полушёпотом) Светлейший Совет Минши («Неужели им самим выгодны такие зверские законы против пиратов? Это же надо — смертная казнь…»). Однажды на закате Шун-Ди не удержался и сказал, что Лис противоречит сам себе; тот сузил жёлтые глаза и гортанно протянул на родном языке: «Это называется — двойные правила, Шун-Ди-Го. Двойные нормы, двойные оценки. Не забывай, что Двуликие не обязаны мыслить так же просто, как вы. Любую ситуацию можно развернуть и так, и эдак. Разве не это доказывают ваши легенды и песни?»
Шун-Ди не знал, что ответить. Он никогда не умел препираться с Лисом, а на корабле это вдвойне выматывало. Острое, хмельное счастье первых дней прошло, уступив место какой-то сложной смеси. Впрочем, Шун-Ди по-прежнему каждый вечер задавал себе один и тот же вопрос — и ответ получал тот же самый. Он не жалел, что ввязался в эту авантюру, бросив всё.
Не жалел, что везёт яйцо Рантаиваль в Ти'арг.
С драгоценной «Вещью» в руках Лис преображался. Мурча что-то непонятное, он ласкал и гладил серебристую скорлупу, баюкал яйцо, как ребёнка, или просил Шун-Ди приложить ухо и слушать, как шевелится внутри крошечный дракон. Шун-Ди не слышал ничего, кроме тишины (неудивительно, если подумать об остроте слуха оборотней), но кивал и улыбался, чтобы не расстроить Лиса. Они везли яйцо в отдельном ящике, выложенном изнутри лебяжьим пухом: ему нужно было тепло. Опасаясь качки и шторма, Лис настоял, чтобы ящик примотали цепью к крюку в стенке трюма; Шун-Ди порой казалось — будь его воля, он и спал бы в обнимку с яйцом. Скорлупа была тёплой, покрытой тёмно-синими и серыми прожилками; в длину вытянутое яйцо почти достигало локтя. Шун-Ди тоже считал, что оно красиво. Правда, наблюдать за Лисом в такие моменты было всё же увлекательнее: он даже дышал иначе, часто и глубоко. Похожим образом действовали на него лишь охота и музыка.
На девятый день плавания Сар-Ту сообщил, что «Русалка» вошла в воды Северного моря. Лис приободрился: гавань Хаэдрана была теперь уже не так недостижимо далека. От его бодрости и Шун-Ди (естественно) стало полегче; день промелькнул быстро.
А вечером, когда закат раскрасил небо и море широкими мазками жёлтого и розового, словно ширмы в покоях богатой шайхи, они с Лисом снова уединились в трюме — проверить «Вещь». Шун-Ди откинул крышку, и Лис издал сдавленный вскрик.
— Что та… — Шун-Ди осёкся.
Яйцо, конечно, никуда не пропало со своего пухового ложа. Но на его остром конце появилась сеть мелких трещинок. Так, будто…
— Он вылупляется, — с неизъяснимым выражением лица прошептал Лис. — Детёныш вылупляется, Шун-Ди-Го.
— Детёныш… — какое-то время Шун-Ди просто смотрел на трещинки. Они были тонкими, изломанными, будто линии на человеческой ладони — если не считать цвет. Они были чем-то совершенно неуместным и поразительным здесь, на «Русалке», и вообще в жизни Шун-Ди с острова Маншах, сына рабыни, торговца маслами и мазями. Шун-Ди не знал, чего в нём сейчас больше: восхищённого благоговения или паники. — Ты хочешь сказать… Дракон?