Осколки летней грозы
Шрифт:
— Обыскивайте! — выпалила она, краснея от ярости и резко распахивая дверцу своей тумбочки.
Все эти матроны, сгрудившиеся полукругом в комнате девочек, лишь делали вид, что защищают Лайтнинг. Конечно, ни один из работников не позволит, чтобы имя приюта очернили. За любой проступок достанется прежде всего им. Вот они и не желают, чтобы что-то эдакое выходило за стены этого дома.
— Клэр, — тихо прошептала рядом с ней Сэра. Лайтнинг почувствовала, как рука сестры крепко вцепилась в её предплечье.
— Вы ничего не найдете! —
Вся защита воспитателей — обман. Стоит только полицейскому уйти, и эти женщины сами устроят обыск и допрос. Они постараются все выведать и найти крайнего… Конечно — Клэр.
Фэррон знала, что может спастись от них, лишь сразу показав всем, что невиновна.
— Вы ничего не найдете! — тверже повторила она, глядя прямо в глаза детектива.
Перши ухмыльнулся девчонке. В общем-то она уже давно не походила на ребенка — сформировавшаяся девушка. Такой сорт подростков он тоже знал и не любил особенно, потому что считал, что их моральное развитие не поспевает за телом.
Он опустился на корточки, заглядывая в тумбочку. Скудность её содержимого выглядела как пощёчина. Что взять с человека, который ничем не владеет? Несколько тряпок, потертый плеер и, конечно, никаких явных улик, а что он желал увидеть — баллоны с краской? Он всего лишь надеялся её припугнуть, заставив говорить. Детектив и забыл, что у приютской шпаны повадки бывалых заключённых.
Брать на экспертизу её личные вещи без основания он не мог. Но стоило поискать следы краски, и ещё…
Взгляд Перши проскользнул по полу, рядом с кроватью Фэррон и остановился на кедах, надетых на ноги девчонки. На подоконнике Каэлумов был найден довольно чёткий след от подобной обуви.
Лайтнинг, несмотря на внешнюю уверенность в себе, трясло от ярости и страха. Она действительно считала, что в её тумбе никто ничего не найдет. От краски она избавилась в туже ночь, кинув в мусорку за дальним супермаркетом. Пятна с правой руки она оттирала чуть ли не до самого утра до саднящей боли на коже, кофта с капюшоном отправилась на заколоченный чердак всего лишь за пятно возле кармана, на её шортах и на обуви больше следов не было.
Клэр смутилась, когда её мысли о кедах совпали с пристальным взглядом полицейского.
Ей захотелось провалиться под землю. Неужели попалась?! Она пообещала себе сегодня же от них избавиться - к чёрту, что других у неё нет.
— Разувайся, — спокойно приказал детектив.
Лайтнинг, ощущая, как горят её щеки, наклонилась и начала резкими движениями развязывать шнурки.
Получив в руки потрепанные кеды, Перши напомнил себе, что не имеет права сейчас что-либо забирать у Фэррон, тем более при свидетелях. Он поставил её обувь в тумбу прямо поверх одежды.
— Надеюсь, ничего из твоих вещей не исчезнет к завтрашнему дню, когда я приду с нужными документами?
Мужчина в строгом костюме захлопнул дверцу тумбочки. Это был директор, наконец появившийся тут.
— Не волнуйтесь, мы за этим
— Могу я изучить дело Фэррон и получить на неё характеристику сегодня? — спросил детектив слащавым голосом.
Директор ответил очередной неприятной улыбкой, предчувствуя, что это дело может и не навредить приюту.
— Давайте продолжим разговор в моём кабинете.
Оба покинули комнату. Клэр же осталась на месте, её сознание как будто тоже стало тумбой с запертыми вещами, только вместо них — мысли.
Кеды такие же как у всех, только потертые и синие, подобных полно на свете, никто и не заметит пропажи одних из них.
Одна мысль пульсировала в её голове: «Сделать срочно что-нибудь».
Первая самая слабая мысль была о том, что ей нужно сбежать. Но куда и зачем? Лайтнинг всего ничего осталось до выпуска. Уже послезавтра она должна была уехать на собеседование в академию.
Всё ещё шёл дождь, и Лайтнинг, промокшая до нитки, брела по улице, не замечая ничего.
Пожалуй, если детектив что-то и мог сделать, он сделал бы это сейчас. Весь его визит — одна сплошная акция бессилия. Он просто ждал от неё признания на пустом месте. Побегом она точно выдаст себя. Если Клэр всё сделает правильно, обойдет и перехитрит всех, никто не сможет посадить её. Скоро она будет свободна, как птица.
Удивительно, что саму Фэррон не заперли сегодня в приюте, как её вещи. Где-нибудь в голубой комнате, той что снилась обитателям детского дома в кошмарах. Всё это подтверждало мысли о сговоре директора и полицейского — её проверяют.
Лайтнинг села в звенящий трамвай и огляделась ища чужие взгляды. Она не должна была отходить от обычных своих планов. Ей всё ещё не нашли замену в патронажном корпусе, и Фэррон как обычно по понедельникам ехала за покупками для своего Старика.
Нужно было вести себя как всегда, но мысли её и чувства метались от края до края, как песчинка на гигантском блюде. Хладнокровие — это было не про неё, чувство чуждое и сложное, которому она долго и упорно училась. Стуча зубами и дрожа, Фэррон скидывала все на погоду. Какой удобный повод скрывать то, что творилось в её душе. Жизнь такая счастливая и правильная, та, которую она сама себе выбрала и к которой стремилась, высказывала и таяла, как утренний туман, обнажая жесткий асфальт впереди.
«Ноктис!» — его имя снова смешалось с ненавистью. Только Каэлум мог так поступить и из мести за её отказ, сдать её полиции, их детство особенно ярко вспомнилось сейчас. Тогда она поступила бы с ним так же нечестно — предала бы.
Ей хотелось верить, что и сейчас ничего не изменилось, и она с легкостью предаст Каэлума, подставит его, лишь бы сделать больно. Между ними существовало что-то первобытное, острая линия чувств, за которой не было ограничений морали или доброты. Лишь звериное желание укусить и отомстить.