Осколки летней грозы
Шрифт:
***
Внушающей панорамой, почти десять на пятнадцать футов раскинулось море фиолетовых и тёмно-синих красок. Они плыли по полотну, переплетались завитками, как облака циклонов, лишь в верхнем левом углу мерцали тепло-жёлтые всполохи — звёзды.
«Безлунная ночь, » — мысленно выдохнул Ноктис её название.
Он долго стоял у этой картины, она действительно понравилась ему, что случалось не так уж часто. Каэлум-младший всегда маневрировал на тонком лезвии между любовью и ненавистью к искусству.
«Современное искусство, » — растягивал в голове он эти слова. Ноктис знал, что Фэррон непременно прыснула бы смехом, узнай она, где Ноктис проводит утро каждого воскресенья, даже сейчас, когда все свободное время он посвящал больничной койке. И, как ни отвратительно это признавать, Каэлум понял бы смех Клэр. Его сверстники интересовались чем-то более простым. Так какого чёрта он должен насиловать свой мозг, ища смысл в вещах, развешенных по стенам галерей?
Наверно, у каждого должен быть свой ритуал для самосозерцания: кто-то ходит по вечерам пятницы в бар, кто-то по воскресеньям посещает церковь, а вот он — такие места.
С детства ему внушали отличие от остальных сверстников. Он другой, но данное с рождения превосходство нужно отрабатывать втройне. Если кто-то и рождается богатым, то образованной и высокоразвитой личностью нужно ещё стать. Поэтому в доме Каэлума и считалось важным эстетическое воспитание.
Отец где-то просчитался. В большинстве случаев «предметы» современного искусства вызывали в Ноктисе цинизм и холод. Он действительно редко видел то, что было достойно внимания, но найти нечто подобное даже раз в жизни стоило. Такая находка вызывала внутри волну ярких чувств. Это было почти как тогда, когда он спрыгнул с развалин Старого моста и увидел небо над своей головой и лицо Лайтнинг.
— Хорошая картина, — сказал тяжёлый голос позади него. Ноктис опустил глаза, но не обернулся. Это был отец.
Ноктису стало немного стыдно, лицо его украшали синяк под глазом и ссадина на скуле. Отец так и не наказал его за драку. Регис игнорировал эти увечья, будто ничего и не случилось.
Принц же разрывался от его безразличия. Конечно, где-то в глубине души Ноктис знал, что всё это игры его эгоистичного и действительно избалованного сознания. Здоровье отца не столь хорошо, чтобы желать от него лишних эмоций. Именно это и вызывало в Ноктисе глубинный стыд.
— У тебя хороший вкус, — закончил свою мысль Регис, когда стало понятно, что сын не ответит ему.
И в этих словах, спокойном и чересчур аккуратном тоне была боль для наследника. Отец с ним слишком мягок и добр. С каких пор? Неужели то, что случилось прошлым летом, было так страшно, что теперь Каэлум-старший не желал портить отношения с сыном какими-либо разногласиями, как будто это последние их совместные мгновения - не стоит их тратить зря.
Ноктис, прикрыв глаза, пожалел, что в нем нет терпения и мудрости отца. Он тоже меньше всего хотел его разочаровать и что-то портить.
— Думаешь, стоит её купить? — продолжил свой односторонний диалог Регис.
Ноктис нашел силы ответить:
— Нет.
В картине была душа, которую можно было увидеть лишь здесь и сейчас, покупать её было бы кощунственно. Лучше уж Ноктис будет приходить к ней сам.
— Её место здесь.
Регис улыбнулся словам своего ребёнка.
— Знаешь, то дело о проникновении в наш дом — я решил, что пора его закрыть.
Ноктис посмотрел на отца. Регис с мягкой улыбкой встретил взгляд сына. Ноктис впервые заметил, как отец осунулся, сколько седины прибавилось на его голове. И этот тон, Ноктис не помнил его таким.
— Все равно они застряли на пустом месте без улик, да и подумаешь — выходка шпаны, — Ноктис сглотнул, словно хотел возразить, но не нашёл аргументов. Это было настолько странно для отца. Для того Каэлума, которого боялся весь город и добрая половина конкурентов.
Регис ещё немного промолчал.
— Кстати, та девчонка… Фэррон. Я слышал, вы встречались? — Ноктис недовольно скривил губы, так что отец улыбнулся шире.
— Ты её помнишь? — проговорил сын.
— И не забывал. Постоянно ловлю себя на мысли, что, вспоминая твоё детство, начинаю рассказывать о ней тоже.
Ноктис смущенно промолчал. Что это за странный разговор был? Как предсмертный кашель, тихий и жалкий.
— Отец, почему ты не рассказал мне о своей болезни? — выдохнул Ноктис наконец, понимая, что если и сейчас промолчит, никогда больше не решится спросить отца. Они не так уж часто разговаривали, а мысли о здоровье отца его не отпускали, он во всем видел признаки его болезни.
От того, как после вопроса зазвенела тишина, стало ясно, сколько этоти слова жгли Ноктиса изнутри.
Регис замолчал. Он хотел, чтобы этот разговор прошёл иначе, но и ожидать от своего сына иного, того, что он не поймает врасплох самого господина Каэлума, не мог.
Прогнав через себя выдох, Регис устало спросил:
— Как ты узнал?
Ноктис неприятно усмехнулся:
— Все в доме об этом знают. Все, кроме меня. Тебе не кажется это несправедливым? Почему в нашей семье все насквозь пропитано ложью? И этот разговор тоже?
Регис не хотел больше шутить с сыном, пожалуй, эти слова оказались тем немногим, что могло испортить ему настроение. А ведь он не хотел говорить сегодня с Ноктисом так.
— Ты решил, куда поступишь? — проговорил отец, специально нажимая на больную точку сына в ответ.
— Не переводи тему, — проговорил младший, смотря с жестокостью в глаза отца.
Регис именно в этот момент ощутил саднящую боль по отношению к сыну — все сосредоточение своих страхов. Ноктис такой решительный, выпятивший свой подбородок, но все такой же ребёнок как пять лет назад.
— Ноктис, ты уже не дитя, чтобы бегать от своих проблем, ты должен решиться, — сказал отец.
Сын замолчал, сжав зубы. Это был диалог двух глухих. Наконец, не выдержав, он проговорил:
— Это ты все время забываешь, что я не ребенок.