Осколки летней грозы
Шрифт:
Ноктис так долго молчал, что Клэр решила, их разговор закончен, он получил то, чего добивался. Она поймала себя на сожалении.
— Это всё, что ты хотел знать? — жестко спросила она. Ей вдруг захотелось его прогнать и остаться в одиночестве, сплетая из лучей заходящего солнца очередное проклятье против Каэлума.
Ноктис понял, что Клэр желает, чтобы он ушел, и осознал, что он этого не хочет.
— Патронташный корпус, там ты работаешь? — вдруг спросил Каэлум. Он припомнил надпись на её растянутой футболке. — Вы помогаете животным?
Клэр в своём кресле не пошевелилась, хотя покосилась на буквы на груди. Его слова до горечи задели, и она долго молчала, мирясь с самой собой.
— Нет, мы присматриваем за стариками и инвалидами.
Ноктис помолчал. Он теперь понял, на какую работу сбегала Клэр и почему она таскала с собой древний пейджер.
— Та собака… Старики, инвалиды, это неожиданно для тебя, — сказал он.
Клэр сглотнула, будто он намеренно обвинил её в чем-то, с чем она была согласна. Клэр всегда вела себя так, что заподозрить её в доброте было сложно.
— У всех выпускников приюта обязательная соцпрактика, — безэмоционально сказала она, словно оправдываясь за свои хорошие поступки.
— Ты лучше, чем хочешь казаться. Это сложно — ухаживать за больными, — задумчиво сообщил Ноктис.
Клэр ощетинилась, но продолжила отвечать:
— У нас мало выбора. Это или прачечная. Впрочем, все предпочитают идти стирать чужое грязное бельё, — недобро усмехнулась Клэр.
— А ты? — Ноктис бросал односложные фразы, будто боялся спугнуть её откровенность.
— Это мерзко…- проговорила она себе под нос. — Ненавижу прачечные.
— Почему?
Клэр долго молчала.
— Там без остановки работают стиральные машинки… Так, что не слышно даже криков, — наконец задумчиво сказала она больше сама себе.
Ноктис не знал подробностей убийства, за которое её судили. Игнис не решился ему рассказать все, справедливо полагая, что влюбленный парень найдет в этой истории детали, чтобы обелить для себя образ Фэррон. Но Ноктис и без его подсказок начал догадываться, как в подобном месте с Клэр произошло что-то отвратительное. Кто-то прижал её лопатками к стенке.
Лайтнинг, опомнившись, пояснила:
— Там дни напролёт можно бездельничать, но это действительно мерзко. И вовсе не потому, что это грязная работа.
— А почему тогда?
Клэр помедлила, будто рисовала в голове картину.
— Ты знаешь, что у нас в стране в тюрьмах общественные прачечные? — начала она пояснять. — Наша практика выглядит так, как будто нас уже готовят к тюрьме. Будто мы люди второго сорта — потенциальные преступники… Вот такой нам дают выбор.
Ноктис грустно улыбнулся, она имела свою правду, но мысли и чувства её шли извилистыми путями.
Лайтнинг выдохнула и прикрыла глаза, свесив руки с подлокотников. Он тоже откинулся на спину и посмотрел в переливчатое небо. Её кисть нависала над ним, украшенная множеством браслетов — тонкие и продолговатые, крупные и круглые бусины из дерева и кости, терракотовые, кофейные, песочные и бирюзовые, нитка молочных черепов с чёрными прожилками. В золотистых лучах ладонь казалась прозрачной, словно внутри неё жил розовый свет.
— А меня с восьми лет таскали по галереям и музеям, будто готовили стать искусствоведом, — вдруг признался он в том, что его насильно научили чувствовать прекрасное, а он и не знает, как с этим жить. — Теперь я не знаю, что делать. Мне предложили почти два десятка университетов и колледжей на выбор. Любое направление: экономика, история, юриспруденция, — он сам поразился, как легко рассказал ей о проблеме, что портила жизнь ему последнее время. Отец задержался почти на неделю, пропустил его день рождения, подарив ему ещё время на размышления. Ноктис уже начал верить, что отцовское требование определиться с учебным заведением было сказано в сердцах, просто чтоб подстегнуть его.
— Так в чем же дело? — впервые Клэр поддержала его монолог.
— Слишком много путей. Вдруг я выберу не тот, вдруг я вылечу из университета и сломаю себе жизнь.
Конечно, Фэррон должна была возненавидеть его после таких слов. Но он не видел её лица, лишь изящную руку, нависшую над ним, как возмездие. Ноктис увидел, как её волшебная кисть поднялась и болезненно сжала подлокотник тончайшими пальцам.
— Знаешь, мне очень жалко таких, как ты. У вас слишком большой выбор, не то, что у таких, как я. Мы не мучаемся, выбирая свой путь. Всё, чего я жажду, это найти спокойствие, а ты ищешь себя там, где тебя нет и не было, а потом страдаешь из-за того, что упустил какой-то шанс, — проговорила она. — Ты находишься там, где ты есть сейчас, и единственное счастье в этом грёбанном мире — умение это осознавать и принимать. Нет разницы, что ты выберешь или упустишь. Твой шанс на счастливую жизнь внутри тебя самого.
Ноктис молчал, долго примеряясь с горечью внутри и этой философией человека, не имеющего ничего. Наконец, он сказал:
— Ты так говоришь, потому что завидуешь.
Клэр поднялась и посмотрела из-за края спинки стула ему в глаза, лицо её не было злым или насмешливым.
— Наверное, я бы хотела быть на твоём месте, но, что бы я ни выбрала, я была бы счастлива. Мне много не нужно: крыша над головой, отсутствие нужды для меня и моей сестры.
Ноктис улыбнулся:
— Ты готова продаться? Боюсь, если ты окажешься на моём месте, ты превратишься в меня и будешь также страдать от невозможности самореализоваться.
Клэр долго глядела ему в лицо и молчала, словно проклинала за эту правду.
— А ты куда пойдешь после приюта? — спросил он.
Клэр вернула голову на подголовник.
— Меня приняли в военное училище. Когда мне исполнится восемнадцать, я перееду туда.
Ноктис оторопел. Что угодно, но не это он ожидал услышать. Это только Гладиолус мог мечтать о подобном. Это все смахивало на шутку.
— Военное училище? — переспросил он, показывая свое удивление.
— Это самое приличное место, на которое я могу рассчитывать.
— В детстве для тебя это было самым страшным местом.
— Откуда ты знаешь?! — Клэр поджала губы, будто мысленно добавила слово «впрочем», и согласилась с ним. — Воспитатели всегда пугали, что сдадут меня в армию, — она улыбнулась.
— Что-то изменилось?
Клэр вдруг ощетинилась, стирая даже намёк на улыбку с лица. Какого черта Ноктис лезет к ней в душу, это ведь он пришёл к ней, чтобы высказаться, а не выслушивать её истории. Она чуть прикрыла влажные ресницы, теплый свет заката пробивался сквозь них. Почему она так упорно злится на него? Или почему, несмотря ни на что, до сих пор терпит?