Осколки
Шрифт:
— Тебя прямо корёжит от ненависти.
— Есть от чего, — ответил Антенор, переводя взгляд с одного всадника на другого.
Антигон на не слишком радушный приём никак не отреагировал. За ним следовали телохранители и приближённые. Антенор многих узнал. Здесь были Деметрий, Неарх, олинфянин Андроник, Пифон. Не тот Пифон, что сражался при Габиене. Другой. Этот был отозван из Индии и привёл к Циклопу новых слонов.
Антигон проследовал с парой сотен гетайров в царский дворец. Затем в город вошла хилиархия гипаспистов, тысяча человек. Въехала часть обоза и двор сатрапа. Остальное войско Циклоп проводить через Сидон не стал, дабы не искушать воинов. «Фригийцы», как теперь называли его людей, что эллинов, что варваров, обошли город и разбили огромный лагерь у южной стены.
— Ну вот, — заключил Никодим, — власть переменилась. Теперь будем посмотреть, каково под Одноглазым.
Город гудел, как потревоженный улей. Многие жители спешили запереться дома и прятали жён и дочерей. Царь Абдалоним вышел к народу и объявил, что Антигон обещал не чинить зла жителям Сидона.
К вечеру того же дня на улицах и площадях появились праздно шатающиеся македоняне, коих легко можно было отличить по каусиям, и одновременно с ними вооружённые палками воины в льняных панцирях и фригийских шапках вместо шлемов.
Начали расползаться слухи, будто эти, с палками, отпинали и поволокли на суд кое-кого из своих же, по пьяни решивших, что им тут всё дозволено.
Народ мало-помалу успокаивался.
Вечером перед ужином, когда Антенор и Багавир спорили, какой тимьян лучше добавить к жареному мясу, зелёный или сушёный, Ксантипп спросил Аполлодора:
— Ну что? Когда работать начнём?
— Завтра узнаем, — ответил тот.
Наутро он куда-то ушёл вместе с Протеем. Вернулись они к полудню.
— Ну что, братья, всё в силе, — объявил Аполлодор.
— Что в силе? — спросил македонянин.
— Работать будем, — пояснил Протей.
— С оплатой всё, как договаривались, — добавил Аполлодор.
— Кто начальствует? — спросил Ксантипп.
— Неарх, — ответил Аполлодор, — я лично с ним говорил. Тянуть кота за яйца он не намерен.
— Леса тут мало насушено, — заметил Ксантипп, — я узнавал.
— Неарх сказал, что уже отряжены команды к Ливану. Днями ещё рабов на лесоповал нагонят.
— Из сырого что ли строить будем? — скривился Репейник.
— Скажут, так и из сырого. Тебе-то что? Маши себе топором. Такие деньжищи обещают. А что лес сырой — так они и сами понимают, что скверное это дело, да по всему видать — спешат очень.
— Тут спешить — последнее дело, — поморщился Дион.
— Так вы что… — до Антенора наконец дошло, — Циклопу корабли строить будете?
— Ну да, — ответил Аполлодор.
Антенор помрачнел.
— Чего же раньше молчали?
— Ну как… Видишь, то тут творится? Начали бы языками чесать, а вдруг у Одноглазого чего-нибудь бы сорвалось? Обвинят ещё. Оно нам надо? Мы люди маленькие.
— И много вас тут таких, маленьких людей? — процедил Антенор.
— Хватает, — ответил Протей.
— Не, — возразил Репейник, — хватает простых работяг, а таких как мы всегда не хватает. Мы всюду нарасхват.
Антенор опустился на лавку рядом с котлом. Ему неудержимо хотелось плюнуть в им же сваренную кашу.
На следующее утро он отправился в «Себек-Сенеб» и едва там появился, как его подозвал Никодим.
— Разговор есть.
— Какое совпадение. И у меня к тебе.
— Пошли во двор.
Когда они вошли в перистиль, Никодим зачем-то огляделся по сторонам.
— Ты ведь служил у Эвмена?
— Ну да, — подтвердил Антенор, — я же рассказывал.
— Ты говорил, будто урну с прахом Эвмена его жене отвозил.
— Было дело, — подтвердил Антенор.
— Стало быть, ты из ближайших его друзей, коли тебе такое дело доверили?
— В ближайших он меня числил или нет, теперь уж не узнать, — покачал головой Антенор, — это надо было его спрашивать.
— Я краем уха слышал, — не отставал Никодим, — что многие ваши к Антигону на службу потом пошли.
— Кто-то пошёл, — скривил губы Антенор, — мне с ними не по пути.
— Это я уважаю, — заметил Никодим, — верность уважаю.
Он замолчал, покусывая губу. Антенору показалось, что фалангит мнётся, пытаясь подобрать некие слова, но никак не выходит у него. Расспросы эти его настораживали, и он попробовал переменить тему.
— Я чего пришёл-то. Подумал тут над твоими словами… Вроде как ты меня к себе звал, так я…
— Это всё в силе, — рассеянно кивнул Никодим, не глядя на македонянина.
В перистиле появилась Вашти. Занесла корзинку в одну из кладовок и притворила за собой дверь. Всё это время Никодим следил за ней и рта не открывал. Антенор удивлённо нахмурился.
Фалангит пробормотал себе под нос:
— Ох, не скажет он мне «спасибо»…
— Ты о чём? — не понял Антенор.
Никодим посмотрел на него и сказал:
— Слышал сплетню? Говорят, будто сын Александра жив. Геракл, который.
— Да ну? — удивился Антенор.
— Да вот, представь себе.
Фалангит явно попытался придать голосу нотки равнодушия, но бывший конюх раскусил фальшь сразу. Своим лицом и речью он владел лучше Никодима и изобразил смесь удивления с безразличием так, что комар носа бы не подточил.
— Смотри-ка ты. А столько лет ничего не слышно было. Может врут слухи-то?
— Может и врут. Говорят, мальчишку спрятал кто-то из доверенных Эвмена. И вроде как только он один теперь и знает, где наследник.
— А-а, — протянул Антенор, — так вот ты чего меня расспрашиваешь. Ты извини, я не в обиду… Тебе-то какое дело до того?
— Любопытство заело, — сквозь зубы проговорил Никодим, — вот как тебя, когда ты следил за тем гостем Хорминутера.
Его явно смутило невозмутимое лицо конюха.