Осколки
Шрифт:
— Будем ждать, — сказала она.
— Расскажешь дальше? — спросил Антенор.
— Позже. Не спеши.
Она явно чего-то ждала и была напряжена.
Когда тени от человеческих фигур удлинились примерно на ладонь, Месхенет окликнули с пристани. Она снова сошла на берег и исчезла из виду. Отсутствовала долго, а когда вернулась, первым делом подошла к Семауту.
— Можем продолжать путь.
Уахенти кивнул и вскорости «Реннет» отвалила от пристани.
Потянулись бесконечные поля папируса. Они дышали жизнью. Над тростниками пролетали гуси, ибисы. В мутной воде время от времени мелькали бугристые спины крокодилов. Видел Антенор и странных сидящих в воде здоровенных зверей, похожих то ли на огромных свиней, то ли на коров.
Месхенет принялась рассказывать о каждом увиденном диковинном звере и птице. О каждом городке, попавшемся на пути. Говорить о местных чудесах она могла бесконечно и Антенор позабыл о неоконченной беседе.
На второй день плавания по Реке, при виде очередного города Месхенет сказала:
— Это Пер-Бастет. Здесь я родилась. И здесь родился Абби, в храме Баст. Трёхмесячным котёнком его забрали и отвезли за море, ко мне. Ани сделал мне подарок на двадцатипятилетие.
— Значит он священный кот богини? — улыбнулся Антенор, поглаживая хвостатого.
— Мр-р?
— Про тебя говорим, да, — усмехнулась Месхенет, — всё-то ты понимаешь.
Кот сладко зевнул.
— Нет, Баст не богиня, — сказала египтянка, — у нас есть слово — «нетеру». Так мы называем тех, кого вы считайте богами Страны Реки. А истинный бог только один. Для него другое слово — «неб». На вашем языке «властелин». Этот бог сокрыт и един в трёх лицах — на рассвете он Хепри, скарабей, в полдень Амен-Ра и на закате Атум. Он создал себя сам из первозданного хаоса. Ничего в мире не существовало, прежде Единого и предвечного океана Нун.
— А как же… — удивился Антенор, — я слышал, в Египте множество богов, гораздо больше, чем в Элладе. И вы изображаете их в виде людей со звериными головами. На вывеске в «Сенебе» был такой нарисован. У него ещё голова, как у этих, которые тут плавают повсюду. У крокодилов.
— Это Себек, — пояснила Месхенет, — повелитель вод. Он нетеру. Как и все прочие, о ком ты говоришь. Нетеру — это воплощения, проявления, отражения Единого.
— Аватары? — спросил молчавший до сих пор Ваджрасанджит, обнаружив, что понимает речь египтянки.
— Прости, я не знаю, о чём ты говоришь, — ответила Месхенет.
— Да и я ничего не понял, — признался Антенор.
— Это сложно понять, да, — согласилась Месхенет, — простым людям и не нужно понимать. Они соблюдают установления, возносят молитвы нетеру и те могут помочь.
— Всё-таки боги, — сказал Антенор, — раз уж есть храмы и жрецы.
— Всё сложнее. Скажем, нетеру Баст, радость и веселье, любовь, красота и домашний очаг, на самом деле не существует сама по себе. Баст — это ба нетеру Исет.
— Чего? — Антенор почувствовал, как у него пухнет голова.
— Ба. Совесть, душа, — пояснила Месхенет.
— Как-то это всё сложно и запутанно, — покачал головой Антенор, — наши боги проще.
— Да, — вздохнула Месхенет, — многие эллинские мудрецы приезжали в Страну Реки учиться мудрости наших жрецов, но понимали всё по-своему.
— Ты не закончила свой рассказ, — напомнил Антенор.
— Да, — ответила египтянка.
Она долго смотрела вдаль прежде, чем продолжить.
— Ты знаешь, какой сейчас год исчисляется в Та-Кемт?
— Я не знаю, какой в остальной-то Ойкумене, — усмехнулся Антенор, — раньше бы сказали: «такой-то год Филиппа». Или Александра, или иного царя. В Афинах считают по архонтам. В Коринфе — по Истмийским играм. В Дельфах — по пифиадам. Ну а мы… Даже не знаю, как теперь. Царя-то нет.
— Сейчас восьмой год, как правит Величайший Канахт Меримаат, — негромко произнесла египтянка.
— Это кто такой?
— Царь Филипп Арридей.
— Погоди-ка, ты сказала «правит», — обескураженно спросил Антенор, — но он же мёртв.
— Для вас, да, — кивнула египтянка, — но не для нас. У вас теперь нет царя, но в Стране Реки не может не быть Величайшего. До сих пор во всех записях, при любых торговых сделках указывают его имя. «Написано в год восьмой Мощного быка, любимого Маат».
— Но это же чушь какая-то.
— Для нас не чушь, — покачала головой Месхенет, — народ не допускает мысли, что Величайшего нет. Иначе Страна Реки окажется без защиты и всех нас ждут ужасные бедствия. И вот появляешься ты, сообщающий, что наследник Сетепенра Мериамена жив. Именно поэтому мы едем в Град Весов, чтобы ты рассказал об этом Верховному Хранителю Трона. Менкаура должен знать, что ему есть для кого хранить этот трон.
— Я всё ещё не понимаю, — сказал Антенор, — причём здесь он. Почему не поехать к Птолемею?
Месхенет посмотрела на бывшего конюха.
— Потому что Птолемей — не ремту.
— Но ты ведь помнишь, мы договорились, что я поеду в Мемфис и расскажу про Геракла Верховному Хранителю, а после никакие клятвы уже не сдерживают меня и я всё равно могу поехать к Птолемею и повторить ему эти слова.
— Можешь, — кивнула Месхенет, — но ты хранил эту тайну много лет. Почему сразу не поехал в Александрию после смерти Эвмена?
— Потому что я не хочу для мальчика судьбы его нерождённого сводного брата, — сжав зубы ответил Антенор, — и если бы не обстоятельства, заставившие меня просить о помощи…
Он замолчал, бросив украдкой взгляд на сидящего у мачты Ваджрасанджита.
— Антенор, выполни свою часть договора, поговори с Менкаурой, а потом поступай, как сочтёшь нужным, — попросила Месхенет.
— А как поступите вы? — спросил македонянин.
— Я не из тех, кто принимает решения, — покачала головой египтянка, — я лишь помогаю тем, кто облечён властью, узнавать сокрытое.