Осколки
Шрифт:
— Ыыы!
— Что? — Заорал Промах. — Что стряслось?
— Ыыыаааа!
— Ему вырвали язык! — крикнул «Прокруст».
— Кто?!
— Ыыаааа-ааа!
— Я не понимаю!
Маади приложил к вискам трясущиеся пальцы, изображая рога.
— Ыыаааа-ааа!
— Бычара?
— Аааа!
— Сука-а-а! — заорал из-за спины брата Левый.
— Мэмат тэмун, тор нагах![52] — крикнул кто-то среди мигом набежавшей толпы.
— Крава! Крава![53]
Антенор боком, вдоль стены прошёл за их спины, повернулся и двинул прочь. Его не преследовали.
— Убью! — бесновался Левый, но угроза, как видно, адресовалась вовсе не македонянину.
Или… не тому македонянину.
«Вечер перестаёт быть томным», — вспомнил Антенор слова Никодима и сжал зубы.
Вопреки опасениям ему удалось без труда выбраться из лабиринта переулков. Помогла наблюдательность, которую так ценил Эвмен.
Дион поджидал его на том же месте, где им пришлось расстаться и, как видно, весь извёлся.
— Хвала богам, живой! Ну, что?
— Он отказал, — буркнул Антенор.
— Да и хрен с ним! Давай выбираться отсюда, тут какая-то нездоровая движуха пошла!
На всём обратном пути навстречу Антенору и Диону попадались крепкие молодцы с дубьём. Небольшими группками по три-четыре человека они неспешно, будто бы лениво брели в сторону порта. Народ их сторонился, спешил уступить дорогу. Антенор часто оглядывался, высматривая возможный хвост. Сердце у него бешено колотилось.
Возле египетского квартала на улице появилась более крупная группа молодцев. Человек тридцать. Во главе её шёл Никодим. Он облачился в льняной панцирь, повесил через плечо перевязь с мечом и вид имел донельзя суровый.
— Я уже всё знаю, — мрачно сказал фалангит, — Мойра рассказала, о чём вы сговорились с Хорминутером и с ней. Умнейшая баба, а всё равно дура. Надеется, что с Камневязом можно по-хорошему… Нельзя с этим упырём по-хорошему. Хоть бы со мной посоветовались…
— Ты ушёл, — нагнул голову Антенор, — она сказала, что не стоит тебя вмешивать.
— А сам-то ты не догадался, что тут происходит? — повысил голос Никодим.
— Не сложно догадаться, — ответил бывший конюх.
— И всё одно их послушал?
— Я чужой здесь. Не знаю всех раскладов.
— Да и они не знают, — отрезал фалангит, — хотя иначе думают. И, как оказалось, я сам не знаю. Я с этой предательской тварью, сирийцем этим всратым за одним столом ел и пил! Ближним его считал! А он первым стать захотел!
— Это ты ему язык вырезал?
— Это должно было стать только началом, — понизил голос Никодим, — но тварь сумела вырваться и сбежать.
— У тебя вырваться? — недоверчиво переспросил Антенор.
— Помогли ему, — буркнул Никодим, — не один он был, тварь предательская…
— Куда ты теперь? — спросил Антенор, уже догадываясь об ответе.
— Беседовать иду, — Никодим погладил изогнутую рукоять кописа, — глянуть хочу, точно ли у Бескровного крови нет.
— Я видел Маади, — сказал Антенор, — он прибежал к Менесфею. Тебя будут ждать.
— И хорошо. Ненавижу по подворотням мышей давить. Наше дело — лицом к лицу. Фалангой. За Орестиду!
— Далековато Орестида, — покачал головой Антенор.
— Вот она где, — Никодим ударил в грудь кулаком.
— Я с тобой. Оружие дашь? Хоть дубину?
Молчавший всё это время Репейник кашлянул. Никодим покосился на него.
— Нечего тебе с нами ходить. Иди к Хорминутеру.
— А там мне что делать? — Спросил Антенор. — Свою цену платить? Так я не получил от Менесфея того, что хотел.
— Я разберусь, — пообещал Никодим, — с дедулей пора кончать. Дай пройти.
Антенор посторонился и фалангит во главе своих людей двинулся дальше, вниз по улице.
— Ты в «Себек» или к нам? — спросил Дион.
— В «Себек». Расскажу, что ничего не вышло. Потом к вам.
— Ну бывай. Ждём. Не вступай больше… ни во что.
Они расстались. Антенор, вопреки своим словам, сразу в «Себек-Сенеб» не пошёл. Покрутился по улицам. Вооружённых молодцев стало больше, но многие никуда не спешили. Топтались на перекрёстках, переговаривались без суеты. Смеялись. В сторону порта прошёл отряд «фригийцев», человек пятьдесят. Македонянин с трудом задавил желание броситься вслед Никодиму, предупредить.
Наконец, вернулся в «Себек-Сенеб». Там его ждали.
— Ну что? — спросила Месхенет, едва он возник на пороге.
Македонянин отрицательно помотал головой.
— И что теперь? — спросил женщина у мужа.
— Думать надо, — мрачно отозвался тот, — если бы не Никодим…
К идее личного визита Антенора к Менесфею он с самого начала отнёсся скептически, но бурная реакция Никодима не позволила ксенодоку[54] задействовать свои связи, не ставила времени и выбора.
— Надежда ещё есть, — сказал египтянин.
— Не для тебя! — прогремел властный, знакомый македонянину голос.
В зал ворвались вооруженные люди в льняных панцирях и фракийских шлемах. Пару рабов египтянина тут же уложили лицом вниз. Подскочили к Хорминутеру и мигом заломили ему руки за спину. Антенор не успел опомниться, как оказался прижат к стене. В зал вошёл человек в шафрановом плаще, дорогом мускульном тораксе, при мече. Шлема на нём не было, голову покрывала простая македонская каусия.
Антенора будто молнией ударило.
— Ономарх?! Так это ты епископ?
«Боги, где были мои глаза?!»
— Он самый, — усмехнулся доверенный Антигона Одноглазого, — сказал бы, что ты изрядный тугодум, парень, но справедливости ради, я и сам тебя не узнал там, на постоялом дворе. Ты изменился. Исхудал и завшивел. Зря, ой зря тогда не пошёл на службу к Антигону, мог бы человеком стать, как дружок твой, Иероним.
Антенор сжал зубы. Быстро окинул взглядом зал, насколько смог. С Ономархом пришло шесть человек. Но неизвестно, сколько ещё на улице.