Осколок
Шрифт:
Сергей, Санёк и другие воины, что случились поблизости, залегли, ожидая стрельбы, но ничего не происходило, и тогда все, окружив дом, начали по подвалам шарить, искать стрелка.
В освобождённом Берлине много дней после окончания войны встречались одиночки и целые группы немецких солдат, продолжавших воевать. Некоторые из них даже не знали, что война кончилась, другие - по убеждениям, третьи мстили, а были и бандитствующие.
Нашли наши воины стрелка - ревущего от страха мальчишку из «Гитлерюгенд» лет девяти.
Хотелось бы мне написать, что русские солдаты не смогли поднять руку на ребёнка...
Часть II
АНАСТАСИЯ
Сёстры, Чемпионский прыг-скок, Белый лев
Босоногий Васятка с огромным вниманием и удивлением смотрел на пшеничное поле. Он никогда не видел моря, но сейчас в воображении его рисовались бушующие волны, с грохотом обрушивающиеся на скалистые берега... Море было золотисто-жёлтое, ласковое и трепетно волнующееся под порывами ветра. Начиналось оно прямо у ног Васятки, и, сколько хватало глаз, катились волны, наверное, до самого горизонта, туда, где небо сходилось с землёй, туда, где жили совсем другие люди, туда, к окраинам степных пространств, где начинались таинственные и непонятные горы, где была другая холодная и неизвестная Васятке страна, другая земля, имя которой Урал...
А там, на Урале, пригибаясь пониже к земле и задыхаясь от быстрого бега, утекал от конного разъезда белых сочувствующий большевикам путевой обходчик Григорий Кочнев, неся подмышкой трёхлетнюю дочурку Асю и держа за руку старшую дочку Агнию, которой только-только исполнилось пять лет.
Агния не могла бежать быстро, у неё болели ножки, и отец вынужден был часто останавливаться. Тогда он приникал ухом к земле, слушая - не приближается ли стук копыт конного разъезда. Но сердце билось так сильно, что буханьем своим заглушало другие звуки. Послушав немного, Григорий бежал дальше по бескрайнему полю высокой волнующейся под ветром ржи, стремясь достичь лесной опушки, где можно было схорониться среди высоких кустов от несущих погибель конников...
Как спаслись они тогда, каким чудом? Кто знает? Только всадники, почти настигнув их у самой кромки леса, погарцевали туда-сюда, вслепую пальнули по кустам, но в лес не сунулись, возможно опасаясь засады, и с гиканьем умчались прочь.
Больше всего в деревенском детстве своём любила Ася ходить в лес по грибы, по ягоды и лечить самодельных деревянных кукол, которых отец вырезал из берёзовых чурочек. Впрочем, отца сестрёнки видели не часто. Жизнь путевого обходчика полна неожиданностей. Вставать приходилось ему порой в три-четыре часа ночи и идти с фонарём, осматривая рельсы, несколько километров, чтобы успеть углядеть поломки всякие или возможные вредительства.
Помните у Антона Павловича рассказ такой «Злоумышленник», это про то, как крестьяне гайки откручивали для грузил, чтобы рыбачить? Так то в мирное время было. А Григорию достались
Дом путевого обходчика стоял один-одинёшенек на Измоденовском разъезде, это километров десять от Бруснят. Был, правда, в доме телефонный аппарат для служебных надобностей, по которому надлежало сообщать в диспетчерскую о всяких хулиганствах или, наоборот, докладывать, что всё нормально. Только в связи с тем, что время, как я уже сказал, было мутное, работал этот аппарат лишь когда имел на то желание. Чаще же издавал он шипение или треск, и чего-нибудь вразумительного добиться от него было невозможно. В таких случаях Григорий, одевшись потеплее, шёл пешком эти самые десять километров, а то и больше, чтобы лично доложиться или попросить принять меры.
Сёстры оставались дома одни. Агния, как старшая, вела хозяйство, Ася всё больше кукол лечила.
Как и когда зародилась в детской головке мечта стать врачом, кто же теперь знает, только мечта эта крепла с годами и окрепла настолько, что, перейдя незаметно из детства в юность, Ася твёрдо решила пойти по этой тропке. И пошла. Поступила в свердловский зубоврачебный техникум, окончив до этого четыре класса сельской школы и поучившись ещё в Белоярской восьмилетней школе.
А вот Агния, на детских плечах которой лежали все основные работы по дому, учиться так и не собралась. Грамоту, правда, одолела на курсах ликбеза и только. Но всю жизнь страшно любила писать письма. Как мне нравились эти письма, написанные старательными каракулями! Иногда прочитать было практически невозможно, приходилось додумывать, из отдельных слогов по смыслу складывать слова. Но сколько в них было любви! Как душевны были эти каракули!
Деревня Бруснята, куда перебралось семейство, когда отошла в мир иной первая жена Григория, Мария, мама Агнии и Аси, носившая до замужества фамилию Пешкова, тянулась на несколько километров вдоль дороги от Белоярки до Некрасова. По дороге по этой молодёжь любила прогуливаться по вечерам, распевая соответствующие времени песни, всё больше революционные, да про неё, про любовь неразделённую.
Ася в юности своей частенько была запевалой, и её высокий чистый голос далеко разносился летним ветерком.
Впрочем, детство Аси и Агнии выпало нелёгкое. Григорий, отец, помаявшись после смерти жены, прилип сердцем к Дуне, слывущей гулящей. Что тут поделаешь, съела его проклятая новая любовь, лишила покоя. Опять же, без женских рук ох, и трудно было мужику с двумя малолетними дочками.
Стали жить одним домом. Только очень скоро жизнь эта превратилась для девочек в каторгу.
Не мог простить Григорий своей новой жене её постыдного прошлого и от того побивал её частенько, а она вымещала злобу свою на падчерицах. Особенно доставалось Агнии, как старшей.
Как-то, придя с работы, застал Григорий старшенькую всю в слезах.
– Что, дочка, случилось? Кто тебя обидел?
А та только горше зарыдала, да и кинулась в поле бежать. Григорий за ней. Догнал, конечно, и стал допытываться. Но так ничего и не выпытал. Агния лишь тихонько всхлипывала у него на груди.
Лишь поздненько вечерком, когда после ужина сидел он на завалинке и крутил козью ножку, младшая, Ася, шепотом, захлёбываясь от волнения, про побои Дунины рассказала.