Осколок
Шрифт:
– Вот, папенька, этим поленом она как огреет Агнию! И по спине два раза, и по голове попала. Мне страшно стало, я закричала и к бабе Меропье побежала. Пока тебя в окошко не увидела, так у неё и сидела.
Шибко осерчал Григорий, устроил хорошую взбучку жёнке, а про себя решил, что младшую надо к бабе Меропье пожить пристроить.
С тех пор разделилась семья надвое.
Ох, осколки вы, осколки. Не лежится вам, памяти осколки, по тихим уголкам забвения, нет, не лежится. Не успокаиваетесь, не хотите в мрак, хотите в свет, на бумагу проситесь. То скачете в хаотичном броуновском движении,
Да, к чему это я вспомнил, как Агния и Ася пили чай с мочёной брусникой? Не к тому ли, что Ася не любила пить слишком горячее и, наполнив стакан, всегда давала чуть приостыть.
Вот и сейчас, чай дожидался своего часа, Ася разминала в блюдце бруснику с сахаром, а на столе возвышался кулич и в деревянной плошке покоились до времени крашенные луковой шелухой яйца, только вчера ввечеру снесённые любимыми Пеструшкой, Кокушкой и Белкой.
– Куда кофта девалась, ума не приложу. Ты не видела? – Ася торопилась, но всё-таки ждала остывающий чай.
– Ой, не могу! В сундуке смотрела? – Агния никуда не спешила, но чай, напротив, любила пить ещё бурлящий, прямо с плиты. Если постоит минутку только, всё, уже остыл, не станет пить ни за что.
– Вот ишь, какая ты! Смотрела когда.
– Так ты посюда шла, а кофта посюда. Вот и Митькой звали. Разминулися вы. – Агния любила иногда пошутить над младшенькой, – Чай-то пей, давай, простыл совсем, а то опоздаш на демострасию свою. – И с удовольствием пригубила горяченный напиток, добавив в стакан щепотку колотого сахара и несколько ягодок.
– Ладно уже зубоскалить. – Ася налила чай в блюдечко с толчёной ягодой и стала прихлебывать.
– Ой ты, господи! – вдруг вскочила она, - Вот же кофта-то! А ты молчишь! – и сняла кофту с кружевными рукавами со спинки стула, на котором сидела.
Наскоро допив чай, Ася надела найденную обнову и стала вертеться у старинного, начинающего мутнеть зеркала, которое висело в красном углу, где ранее покойно горела лампадка и потемневшие святые молча глядели на домашних.
Святых Агния бережно хранила в особом сундучке и доставала теперь только на праздники. Отец (партийный) и сестрёнка (комсомолка) особо не возражали, только иногда рассказы рассказывали про то, что это пережиток тёмного прошлого и с пережитком этим надо бороться. Агния слушала внимательно, согласно кивала, прятала лики в сундучок, и до следующего праздника её никто не беспокоил.
Повертевшись немного у зеркала, Ася чмокнула сестру в щёчку, пальчиком указала на кулич и шаловливо погрозила, потом порывисто обняла Агнию: «Не сердись. А то айда со мной?»
– Ладно, запевала, беги уже, а то без тебя про паровоз споют и всё!
Ася ещё раз одёрнула кофту и устремилась к двери на ходу ухватив со стола кусочек сахарку.
Агния в спину младшей положила крестное знамение, похлопотала у печки, потом как-то по-особенному торжественно вынула из заветного
Так случилось в тот год, что совпали великий пролетарский праздник 1-го мая и великий праздник Пасхи. Так что народонаселение Руси Великой разделилось по простому принципу: кто во что веровал, тот то и праздновал, хотя многие успевали совмещать.
Церкви в Бруснятах не было. Вернее она была разрушена в порывах революционного энтузиазма. Куда подевался клир, не известно никому, а в церкви был устроен склад. Так что истово верующие вынуждены были ходить на службы за несколько километров в Баженово или Некрасово.
Агния же верила тихо, в церковь ходила крайне редко и праздники чаще всего справляла дома, наедине с молчаливыми ликами.
Добежав до главной улицы, Ася как раз успела к началу демонстрации и примкнув к первым рядам, тут же звонко затянула песню.
Разве можно из нашего далека понять радость, с которой в те призрачные годы выходили на демонстрации и стар и млад? Не было ещё страшного террора, не исчезали в ночном мраке безвинные, не летели в безответную пустоту письма, не стояли многочасовые очереди с передачами у железных ворот с зоркими стражами, зато очень свежи были в памяти людей ужасы последних царских лет, мировой и гражданской войн и бандитского беспредела.
Казалось – вот она, счастливая жизнь, о которой мечталось веками. Чуть-чуть потерпим, поднимем окончательно страну из разрухи, построим плотины и заводы и заживём! Так заживём, как в сказках живут. Успеем сами пожить и детям красивую жизнь на вечные века оставим!
И не будут гарцевать у леса всадники, поигрывая шашками, не будут стрелять вслепую по кустам.
Вот про это про всё и пела Ася. Ликовала душа и звонкий голос рвался к небу. Летел к коммуне паровоз и былинники речистые вели рассказ про красных кавалеристов, тачанка мчалась по горячей Каховке и вставал проклятьем заклеймённый мир рабов и голодных.
Демонстрация уже миновала Широкое Место и приближалась к мостику через неширокую речку, которая не только поила, но и кормила, и даже одевала. Водилась в ней разная рыба, проживали выдры и шиншиллы, встречались даже бобры. Так что мужики деревенские и рыбачили, и промышляли не только для своих надобностей, но и на продажу.
Весной разливалась река, затопляя прибрежные луга, неся плодородие, и от того на лугах этих в изобилии произрастала такая сочная да вкусная трава, что деревенские коровки, отведав её вдоволь, изобильно доились вкуснейшим молоком.
У моста через эту речку вдоль берегов её произрастали пышные кусты: и ирга, и боярышник, и дичка, и черноплодная рябина и ещё много-много чего.
Сейчас кусты эти, соскучившись за долгую зиму по весёлому солнышку, вытянули ему навстречу малюсенькие листочки и со стороны казались покрытыми нежным зелёным пухом.
Пух был весёлым и мягким, а камень, что прятался в злодейской руке затаившегося в кустах негодяя, был очень тяжёлым…
И искали глаза злодея поющую