Останься со мной
Шрифт:
В тот вечер в столовой было больше народу, чем обычно, видимо потому, что обед пропустили не только мы с Олли. Шторм снова окружил Долор. Костяшки пальцев Зика побелели, когда он вцепился в стул и закачал головой во все стороны. Я попыталась поговорить, отвлекая от дождя, который хлестал по окнам рядом с нами. Предложение поменяться столами, казалось, разозлило его еще больше, поскольку он еще сильнее замотал головой.
— Зик, все в порядке. Ты в
Прижав его голову к своей груди, я погладила его вьющиеся каштановые волосы, крик прекратился, но он продолжал дрожать в моих руках. Я не была уверена, что на меня нашло, или почему я чувствовала необходимость утешить его, но Зик напомнил мне кое-кого, и была вынуждена защитить его.
Я напевала знакомую мелодию, пока мои пальцы пробегали по его потной копне. Множество глаз смотрело на нас, а единственным звуком был раскат грома. Джейк и Алисии пялились на нас с удивлением, Бриа подняла в раздражении черную бровь, а Олли уронил вилку, когда благоговение застыло в его зеленых глазах, но я проигнорировала их суждения и продолжила успокаивать бурю внутри Зика, напевая мелодию, пока он медленно расслаблялся в моих объятиях.
Пение и прикосновение моей руки к его лбу были слишком знакомы. Дверь, которая была заперта очень долго, открылась, наводняя мои мысли воспоминаниями о моей матери. Раньше она так успокаивала меня.
Моя мать будила меня посреди ночи, когда мне снился ночной кошмар. Она крепко прижимала меня к своей груди, убирая потные пряди, прилипшие к моему лицу, и шептала что-то вроде: «Это все моя вина, мне так жаль», а потом успокаивала меня своим пением. От нее пахло табачным дымом и духами, и это утешало меня, потому что это был запах моей матери.
Когда воспоминание пронеслось через меня, мои руки задрожали, и напевания больше не приносили покой. Паника поглотила меня, как будто я впитала ужас Зика. Туман ярости окутал меня, и я отстранилась от него. Опираясь на стену позади себя в качестве опоры, я, спотыкаясь, поднялась на ноги. Все взгляды были прикованы к нам с Зиком.
Мои ладони вспотели, и стиснув зубы, я в панике выбежала из столовой, не понимая, что будет дальше. Воспоминания о запахе моей матери, звуках ее голоса и прикосновении рук, вновь разодрали старую рану, делая ее все глубже и шире с каждым шагом к общественной душевой.
Я схватилась за край раковины, моя грудь вздымалась, умоляя о помощи. Девушка в зеркале рассыпалась у меня на глазах, и я презирала ее. Она была слабой и сломленной. Я заперла ее вместе с воспоминаниями о матери, и вдруг она появилась, глядя на меня с правдой в глазах, и я покачала головой, сопротивляясь увиденному в зеркале.
Мое горло обожгло, когда крик вырвался наружу, и я ударила гипсом по зеркалу, и девушка в отражении рассыпалась на мелкие осколки у меня на глазах. Корзина из-под раковины пролетела через всю ванную и ударилась о стену — бутылки рассыпались по кафелю. Я схватилась за волосы, когда дверь в ванную распахнулась.
Олли остановился на пороге с широко раскрытыми и встревоженными глазами. Прижимая гипс к груди,
— Отойди от меня! — закричала я. Мой голос надломился, но это было не единственное, что сломалось у него на глазах.
— Не отойду, — спокойно ответил он и сделал еще один шаг в моем направлении, подняв ладони вверх.
Я сорвала занавеску и швырнула в него.
Олли даже не вздрогнул.
Мои глаза заполнила ярость. Хотя раньше я никогда ничего не чувствовала, сейчас чувства переполняли меня. Мне было чертовски больно. Я хотела, чтобы это прошло. Но единственное, что я могла сделать, это навредить себе еще больше. Забрать боль из своей груди и перенести ее куда-нибудь еще. Сосредоточиться на другом виде боли. Я ударила левой рукой в другое зеркало, стекло порезало меня, но я была нечувствительна к физической боли. Это не сработало. Ничего не помогает. Воспоминания продолжали терзать меня, ночные кошмары, и…
Я не могла вспомнить детали.
Я не могла вернуться туда, в прошлое, чтобы все вспомнить.
— Мия, — прошептал Олли, напоминая мне, что он все еще здесь, наблюдает, как я самоуничтожаюсь у него на глазах.
— Отойди от меня, Олли!
Олли перешагнул через белую занавеску и осколки стекла.
— Нет, Мия.
Я набросилась на него, он обхватил меня руками и потащил в душевую, прижимая к своей груди. Во время нашей борьбы он включил душ, и нас окатило холодной водой, пока я билась в его объятиях.
— Мне больно, — закричала я, но слез уже не было. Он крепко прижал мои руки к груди, вдавливая спиной о кафель, прежде чем повалить на пол, под обжигающую холодную воду. Я умоляла об освобождении от своего прошлого, когда увядала в его крепких объятиях.
— Сделай так, чтобы это прекратилось!
Мои крики превратились в стук зубов.
Мою горячую ярость остудил холод, наши тела сильно дрожали под промокшей одеждой, пока Олли крепко держал нас обоих.
Глава 12
“Неизбежная истина заключается в том,
что наши судьбы обречены на это.
И не смотря на твое сопротивление,
нашим сердцам предначертано это.
И каждый раз, когда мы отдаляемся друг от друга,
нам не избежать столкновения вновь.
Снова и снова, для неотвратимой реальности:
Ты и я, мы принадлежим друг другу.“
— Оливер Мастерс
Одиночная камера не была уж такой плохой, как говорил Линч. Ему стоило бы провести сорок восемь часов в классе с доктором Киплером, прежде чем использовать карцер как наказание. Я не возражала против одиночества. Мне оно нравилось.
В целом, мои два дня в одиночке были больше похожи на каникулы. Охранник приносил мне завтрак, обед и ужин. Каждый раз, когда высокий и тощий смуглый мужчина проходил мимо моей двери, я пыталась завязать разговор, в основном используя его в качестве подопытного для моих шуток «тук-тук», но он не находил это смешным.