Останься со мной
Шрифт:
— Я только разочарую тебя.
— Сомневаюсь в этом.
— И со мной трудно, — предупредила я.
— Хорошо, — ухмыльнулся Олли. — Меньшего я и не ожидал, Мия. Я всего лишь прошу тебя снести свои стены. Даже не стены, блядь, просто вырежи мне дверь. Я хочу узнать тебя, — он взял меня за руку, и меня укутало спокойствие.
У меня не было сил, чтобы разрушить стены, не говоря уже о том, чтобы вырезать дверь. Барьеры существовали уже десять лет. Жесткие и крепкие, окружающие меня не просто так. У каждой из них была своя цель, и, хотя я уже забыла, почему они там вообще появились, мне было страшно, что произойдет, если я начну вырезать
— И чтобы прояснить, я никогда не смотрела «Дневник памяти», и не планирую.
Олли откинул голову назад, и хриплый смех эхом разнесся по нашему лабиринту.
Смех, который я так быстро полюбила.
Мы потеряли счет времени, лежа на полу, склонив головы и глядя на башню из книг, как будто они были звездами. Разноцветные переплеты были разбросаны в случайном порядке.
И если хорошо сконцентрироваться, то можно было различить разные фигуры. Если я смотрела достаточно долго, не моргая, казалось, что цвета медленно перемещаются. Все, что мне нужно было сделать, это закрыть глаза на три секунды, а открыв их снова, моя палитра опять наполнялась новыми красками.
— О чем ты думаешь? — спросил Олли, закидывая руку за голову.
Я улыбнулась.
— В этой комнате витает столько слов. Это безумие — только вдумайся, мы лежим здесь, в библиотеке, в окружении все этих историй, которые придуманы людьми. Только этот ряд полностью состоит из персонажей и миров, которые сначала были выдуманы, а теперь существуют на бумаге, — я подняла руку над нашими головами и в изумлении обвела вокруг нас. — Все это — моменты смерти, трагедии, первые и последние поцелуи, мгновения слабости, близости и слез…, и я не могу не думать, что никогда не смогу узнать или, возможно, понять ни одно из этих чувств.
— Ты никогда не плакала?
— Я уверена, что плакала, когда была маленькой девочкой, но я ничего об этом не помню, — я повернулась на бок, чтобы встретиться с ним взглядом, но он смотрел в потолок. — А что насчет тебя?
— Ты спрашиваешь, плакал ли я? Что это за вопрос? — спросил он с весельем в голосе. Его взгляд скользнули к моему, и я кивнула со всей серьезностью. — Я, как известно, плачу, но только по понедельникам и средам.
Я игриво толкнула его в плечо.
— Олли, серьезно. Расскажи мне об этом. Каково это?
— Ладно, ладно. Не нужно применять физическую силу. — Олли повернулся на бок, лицом ко мне, и подпер голову ладонью. — Есть два типа слез, — сказал он, затем сделал паузу. Затем выдавил из себя смешок и поднес пальцы к глазам.
— Вау, мы это сейчас серьёзно, да?
Он взял себя в руки и снова посмотрел на меня.
— Хорошо. Итак, есть два вида боли, и она не обязательно должна быть физической и, хотя многие говорят, что они одинаковы, это не так. Я перейду к самой худшей, а именно к эмоциональной боли. Она начинается прямо здесь, — он указал на мои легкие. — Внезапно ты не можешь дышать, будто тебя ударили в живот, и весь воздух покинул твое тело. Затем начинается паника…
Его пальцы медленно двигались от моих легких к груди, и мне стало интересно, чувствует ли он биение моего сердца под своими пальцами.
— В твоем сердце возникает такая сильная боль, что ты скорее предпочтешь умереть сотню раз, чем вынести еще секунду агонии. Твое сердце колотится, и ты чувствуешь, как оно разрывается, потому что
Олли убрал мои волосы за ухо, прежде чем нежно прикоснуться пальцами к моему виску.
— И когда ты думаешь, что хуже уже не будет, твоя голова раскалывается от нехватки кислорода и нужного количества крови. В разуме одновременно борется пустота и огромный поток мыслей. И как раз в тот момент, когда в твоей голове гремит гром, молния сверкает у тебя перед глазами. Электричество, жалящее и умоляющее освободиться, и лучшее, что можно сделать, это перестать бороться с ним. Если ты сдерживаешь слезы, Мия, боль накапливается в твоем сердце, а оно не сможет выдержать такого давления.
Олли прикоснулся к моему лицу. Я открыла рот, чтобы что-то сказать, но не смогла произнести ни слова. Мне хотелось спросить его, испытывал ли он когда-нибудь подобное раньше, но это был глупый вопрос, если он помнил все это так живо. Настолько ярко, будто он уже не раз испытывал эмоциональную боль. Сколько же раз этот высокий и сильный мужчина был сломлен, пытаясь собрать себя воедино, чтобы вновь пройти через те же мучения? И настолько меня это волновало, раз я захотела узнать?
— Самое прекрасное — это когда ты даже не осознаешь, что это происходит, — продолжал говорить он. — Ты не борешься с этим, потому что твоя душа наконец-то смирилась с тем, что происходит, и вот тогда ты понимаешь…
— Понимаешь что? — выпалила я, ловя каждое его красивое слово.
Олли ухмыльнулся.
— Ты чувствуешь что-то настолько сильное, что больше не можешь без этого.
Остаток утра мы провели в библиотеке, разговаривая и дурачась, охваченные чувством восторга. Мы пробежались по разделу истории, каждый шаг пересекал десятилетия сражений, войн и свободы, за которую боролись люди. В разделе детской литературы Олли подхватил меня на руки и понес на плече через «Преступления и триллеры». Я ускользнула из его объятий в разделе «Мистики», но затем он поймал меня в «Романтике», и наши улыбки постепенно исчезли. Настроение между нами менялось вместе с жанром, он сделал шаг ближе — наши ноги ступали по предательским водам, а сердца играли с огнем. Я оттолкнула его и побежала, а когда оглянулась, Олли улыбнулся, прежде чем снова погнаться за мной.
И до самого обеда я не вспоминала, где мы находимся.
— Ты придешь сегодня вечером? — спросил Олли, прежде чем мы вошли в столовую
Я подняла свой гипс в воздух.
— Даже если бы я хотела, я не смогла бы подняться по вентиляции со сломанной рукой.
— Точно. Расскажи мне… почему ты ударила кулаком в стену?
— Потому что ты поцеловал меня, — сказала я, пожав плечами.
Он потянулся к переносице, из его горла вырвался смешок.
— Извини, ты… — он сделал паузу и остановился, чтобы согнуться пополам и снова рассмеяться, а когда выпрямился, сделал глубокий вздох, а затем продолжил: — Ты ударила кулаком стену, потому что я поцеловал тебя?
— Это не смешно, сукин ты сын, было больно.
Олли откинул голову назад и хлопнул в ладоши.
— Я смеюсь не потому, что тебе было больно, просто ты произнесла это так равнодушно… Черт… — выдохнул он, и его улыбка исчезла, он обнял меня, притягивая ближе к себе. Его зеленые глаза преобразились, как будто в голове загорелась лампочка, и он замер.
— Ты ведь понимаешь, что это значит, да?
— Что?
Уголки губ Олли приподнялись.
— Увидишь.
Глава 11