Остров святого Сэмюэла
Шрифт:
«Ты, мой дорогой, не понял главного. Ты повторяешь старые ошибки».
«Чего я не понял?»
Лодочник с улыбкой вздохнул.
«Давай сначала. В чем твоя проблема?»
«Если бы я знал», – недовольно подумал Реймер. Если бы он знал, в чем проблема, он предпринял бы комплекс мер по ее устранению. А потом провел бы анализ по выявлению причины. Но сейчас что? Что происходит? Почему? Почему вообще это происходит с людьми? Почему люди болеют и умирают?
«Почему я болею и умираю?»
«Потому что не учишься, – с нажимом проговорил Лодочник. – Точнее, тебе кажется, что ты учишься. Ты сам себя убедил, что все понял, и прекратил
В глубине души Реймер всегда побаивался подобных разговоров. Не так сильно, как когда ему в прошлый раз сверлили череп без общего наркоза, и он просил медсестер рассказывать ему сказки и петь песни, чтобы как-то отвлечь, когда он чувствовал в своей голове холодные инструменты хирурга.
«Ну и что же я упустил?»
«А ты совсем не слушал, что тебе говорили все эти годы?»
Общение с внутренними голосами Реймер очень долго не воспринимал всерьез. Он не понимал, что происходит, а непониманию не было места в его жизни. И он списывал все на разбушевавшееся воображение. Это все из-за Болезни. Все воспалилось. Все разбушевалось. Побушует и пройдет. А разговаривать с галлюцинациями так же полезно, как играть в пинг-понг с комнатным растением.
«Я все делал правильно».
«Если бы ты все делал правильно, ты бы не оказался на этом острове».
Реймер замолчал, соображая, как себя вести. Какой-то этот Лодочник неправильный. Неформатный. Его можно обмануть? Его вообще нужно обманывать? Зачем он начал этот разговор? Чего он хочет?
«Повторяем пройденное», – Лодочник вдруг превратился в генерального директора корпорации, в которой Реймер трудился этой осенью.
Директор тоже казался Реймеру простым. Инфантильный нарцисс, старый сноб с замашками подростка-бунтаря. Воспринимать всерьез такое начальство было сложно. Но голова директора очень уверенно и строго смотрела сейчас ему в глаза и внушала оторопь:
«Что вы мне рассказывали, Сэмюэл?»
Великий математик окончательно растерялся. Он вообще не помнил, о чем они говорили с директором в последний раз.
«Без понятия. О проекте? О погоде? Мы, кажется, обсуждали суп с фасолью…»
«Вы рассказывали мне, как управлять кораблем».
«Ага».
Еще миг – и генеральный директор превращается в огромного черного пса. Фэри. Метис добермана и пуделя. У этой породы есть какое-то умное название. Любимец Матильды. Сколько ей было, когда она уговорила Реймера завести собаку? Пять?
«Пес твоей сестры погиб, защищая тебя», – сказало животное голосом Лодочника. Смотреть, как собака артикулирует, словно человек, было дико. Хотелось отвернуться. Но отвернуться тут нельзя. Тут даже моргнуть нельзя – нечем.
«Я помню», – сухо выдавил Реймер. Ладно бы еще Лодочник с директором. Но пес…
«Дело не в этом, – продолжал Фэри. – Дело не в том, что сделала собака. Дело в том, что ты ничего не сделал».
Реймер пожал плечами. От подобных абстрактных заявлений его воротило. Загадки загадывать он и сам любил, но так то по случаю. Где это уместно. И где это поможет красиво договориться с каким-нибудь инвестором… Загадкой может быть таинственная ошибка в
Реймер быстро терял суть разговора.
«Я могу съездить в приют и взять щенка», – сказал, будто пожав плечами. Он угадывал ответы. Который из них правильный? Что оно хочет услышать?
Пес развернулся к нему задом. Пушистым собачьим задом. И плавно, как антилопа в старом мультике, ускакал куда-то вдаль. Осталась пустая тьма.
Реймеру никогда не нравились сны – он не видел в них смысла. Они не развлекали, не подсказывали нестандартное решение какой-нибудь насущной проблемы, не помогали справляться с трудностями – к чему вообще эта шоу-программа? Что он должен понять? К нему приходят разные существа и задают вопросы. Вопросы, на которые он не может ответить – и они, скорее всего, об этом знают. Так зачем спрашивать? Вот если бы они спросили, как работает алгоритм поиска в бинарном дереве, он бы рассказал. И чем красно-черное дерево отличается от пирамиды – тоже. Всегда пожалуйста. А сейчас он даже не понимает вопросов.
«Объясняю, – из темноты снова выплыла голова Лодочника, покрытая червями. Они прогрызали в ней дырки, ползали в ушах, падали за шиворот. Но Лодочника это ничуть не беспокоило. – Ты правильно понял, что в прошлый раз твоим врагом была обида. Ты сильно обиделся – так, что аж заболел. Ты был обижен на весь мир. На свою судьбу – не такую, как ты хотел. На трудности, которые мешали тебе. На город. На маму, которая любила сестру больше, чем тебя. На детство, которого у тебя якобы не было, потому что в пятнадцать лет ты начал работать на заправке. – Лодочник мотнул головой, разбросав несколько червей вокруг себя. Они тут же растворились в черноте. – Напоминаю, что обида была смертельной. Смертельно опасной. От твоей болезни умирают. Мучительно. Лекарств нет. Но ты вылечился. Ты молодец».
«Я старался», – зачем-то сказал Реймер.
«Ты преодолел самое главное. Врага. Ты подружился с мамой. С сестрой. С городом. Ты в конце концов освободился. Сбежал, то есть. Уплыл к далеким берегам».
«Они все погибли, – Реймер сказал это уже себе. Не для того, чтобы как-то защитить себя от опасного собеседника. Он поставил себя перед фактом, а факт поставил перед собой и начал рассматривать. – Но в той войне я все-таки победил».
«Если бы ты победил, мы бы не вели сейчас этот сложный разговор», – подчеркнуто мягко сказал Лодочник, и Реймер понял, что все опять упирается в «мы бы сейчас не…»
***
Говорят, болезнь – лучший учитель. Но когда этот учитель ведет себя вот так, тянет отвернуться к стенке, скрестить руки на груди и стать взрослым.
«Болезнь, дорогой мой, съедает тех, кто сам себя готов съесть, но не может. Это акт саморазрушения с чужой помощью. И ты глубоко заблуждаешься, думая, что взломал систему, если вылечился однажды. И вообще. Победа не дает гарантий на отсутствие войны в будущем».
Реймер поежился. Если быть откровенным, то именно так он и думал. Чувствовать себя взломщиком – приятно. И он не был готов прекращать в это верить.