Остров святого Сэмюэла
Шрифт:
Развернуться в лодке на сто восемьдесят градусов – сложно. Особенно когда и прямое сидение большого труда стоит. Вставать и разворачиваться на ногах – глупость. Он свалится, не успев разогнуть колени. А это уже не под берегом. Тут и утонуть можно. Необходим план получше. Простой и короткий – на другие планы пришлось бы тратить слишком много энергии. А энергию нужно направлять в весла. Не в планы.
Реймер напряг извилины. Как развернуться лицом к острову, чтобы не вставать? И чтобы вообще не падать? Можно развернуть лодку. Но это тоже потребует много сил. Много
Реймер попробовал перекинуть ноги на другую половину лодки не вставая. Ухватившись за борт, он изо всех сил напряг пресс – вернее, то, что от пресса осталось. Ноги перелетели через край сидения и приземлились ближе к условной «корме». Непослушные, чужие ноги. Лодка с обеих концов была одинаковой. Тут что корма, что нос – все едино.
Голова закружилась. Раньше – еще в начале осени – она кружилась, когда «резко встал», «резко поднялся по лестнице» или «поползал по полу, свесив голову вниз, пытаясь вытащить из-под кровати упавший телефон». Теперь она кружилась без повода. А вот акробатика на воде вообще не могла пройти бесследно. Развернуться сидя! Хорошо, хоть не вырвало.
Реймер сосредоточился на дыхании, пережидая головокружение. «Надо поставить себе цель: съесть вафли. Точнее, дожить до того дня, когда я съем эти вафли. А будет это нескоро, если тошнота не пройдет. Она сама не пройдет. Такое само не проходит. Оно или побеждается, или от него умирают». (Реймер был убежден, что видел и победу, и смерть).
Дикий мрачный пейзаж действовал угнетающе. Плыть никуда не хотелось. Хотелось лечь в лодку и заснуть. Желательно под одеялом – высокая температура Реймеру надоела. Она отдавала ноябрю слишком много реймерового тепла.
Глядя расфокусированным взглядом на остров – на все еще далекий черный остров – он взял в руки весла. Механически. Как робот. Механическим взмахом опустил в воду – и тут же сообразил, что теперь надо грести по-другому. Иначе он начнет плыть назад, к дому Лодочника. А как грести теперь?
Реймер посмотрел на лопасти. Нерешительно отвел вперед. Опустил в воду. С силой начал толкать от себя. И понял, что совершил очередную глупость.
Грести «от себя», сидя лицом к носу, очень неудобно. Гораздо тяжелее, чем сидя лицом к корме. Нормальные люди именно поэтому задом наперед сидят.
«Неужели нельзя было подумать об этом заранее?»
Реймер не привык в трудных ситуациях ругать себя. Да и вообще в любых ситуациях. Это ни к чему. Это плохой тон по отношению к самому себе. Но злость из-за собственной непредусмотрительности обругала его сама.
Реймер почти взбодрился. Злость, как и любая сильная эмоция, придает сил.
«Вот идиот. Надо поворачиваться обратно».
Высокая температура в сочетании с холодным ветром сушила губы, глаза, на ладонях слазила кожа. «Какое гадкое состояние. Скорее бы все это уже закончилось».
Реймер
Снова взялся руками за борт.
Одна нога.
Вторая.
Голова закружилась сильнее, и его вдруг занесло влево. Лодка закачалась. Страх уговаривал Реймера припасть на дно, чтобы не вывалиться. Только не туда. Только не в холодную воду. Не сегодня. Пляжный сезон закрыт.
«Побушует и пройдет, побушует и пройдет…» – великий математик снова принялся грести. Тошнота подкатила к горлу. Спазм пустого желудка.
– Побушует и пройдет… – уже вслух сказал Реймер и испугался. В воздухе эти слова звучали совсем по-другому. Внутри него они были мантрой. А снаружи слова превратились в танцующих призраков. Они кружили вокруг него, как вокруг павшего на бранном поле, ненадолго живого солдата. Они плакали над его ранами и улетали в туман, не сбив по пути ни одной птицы. Хотя могли! А этот тихий дрожащий голос? Это чужой голос. Это хрип непонятного слабака, который больше не может терпеть собственную слабость и пытается ее вербализировать.
Реймеру стало одновременно стыдно и противно. И дальше он греб молча.
Весла с каждым взмахом тяжелели. Побыв раненым солдатом, Реймер стал теперь больной вороной, которую крылья больше не держат в небе. Но сравнивать весла с крыльями как-то неправильно. Они – не часть его тела. Не часть Сэмюэла Реймера. Они – чужое имущество. Которое Лодочник надеется в скором времени себе вернуть. Он ведь знает, зачем Реймер едет на остров. Он все понимает. И ждет, что недели через три, максимум – через месяц он сможет приплыть и забрать свою лодку.
«Ну-ну, жди».
***
Когда совсем стемнело, Реймер добрался до острова.
Черные контуры леса и маленькая бухта с короткими деревянными столбиками, вкопанными в песок. «Надо думать, кнехты…»
Дно лодки мягко въехало в песок. Сил на радость уже не осталось. Устал Реймер смертельно. «Капитан… хозяин своей жизни, дрейфующий по волнам на плоту… Ну да, ну да. Озеро еле-еле одолел. И чуть не умер по дороге. Капитан… Синдбад-мореход».
Руки не слушались. Спина покрылась липким потом, из-за которого стало еще холоднее. «Побушует и пройдет». Он часто, с присвистом дышал. Голова болела настолько, что он начал опасаться кончины скорее от болевого шока, чем от самой Болезни.
«Побушует и пройдет, побушует и пройдет…»
Корма лодки медленно разворачивалась в сторону. Течение.
Поднялся Реймер только тогда, когда холод стал невыносимым. Снова обхватив руками борт и еле-еле передвигая ноги. Голова все еще кружилась, поэтому выпрямиться в лодке, качающейся от каждого вздоха, он не рискнул. Опустился на четвереньки и на коленях, придерживаясь руками за борт, дополз до носа.
Маленькая бухта. Песок начинается только у самой воды. К земле жмутся сухие мертвые травы. По всему острову растут такие же мертвые на первый взгляд деревья. «На самом деле они просто спят».