Остров Южный Камуи
Шрифт:
Похоже было, что Сасанума говорил без всякой иронии.
Не касаясь больше темы демонстрации, Тагути спросил:
— Как думаете, мог он убить человека?
Конечно, ответа «да» ожидать не приходилось, но он надеялся, что по тому выражению, с которым будет дан ответ, можно будет опосредованно составить представление о Сакакибаре.
— Сакакибара — убийца?! — переспросил Сасанума и рассмеялся. — Раз он людям помогает, тут же всё понятно. Убийцей он уж точно быть не может.
— Ну, это
— А что, есть какой-то другой Сакакибара?
— Может быть, и есть, — сказал Тагути, переводя взгляд на сборник стихов, лежащий на столе.
Ему вспомнилась комнатушка в четыре с половиной татами, куда почти не проникает ветер с улицы. Отпечатанные на мимеографе экземпляры поэтических сборников ценой в пятьдесят йен. Затёртый, нечистый дощатый пол. В таких условиях приходится жить Сакакибаре. Невыносимая жизнь для каждого, у кого в душе сохранилось хоть немного буйства. Бесконечная череда тоскливых, скучных дней.
Зазвонил телефон. Сасанума, сделав извиняющийся жест, взял трубку. Разговор как будто бы шёл об очерке для большого журнала.
— Да вот думаю прямо завтра отправиться в Бангкок за материалом, — посмеиваясь, говорил Сасанума.
Его радужное настроение передалось и Тагути. В каморке у Сакакибары не было даже намёка на такую атмосферу. Там и телефона не было. Не было, очевидно, и престижного журнала, который бы заказывал ему, безвестному, материал в номер.
9
Не успел Тагути вернуться в управление угрозыска, как последовал звонок от инспектора Судзуки, который был приставлен следить за Сакакибарой.
— Он сейчас возле Хатико, в Сибуе, — доложил инспектор.
В трубке был слышен гул оживлённого городского квартала.
— Он уже час тут продаёт свой сборник. Написал на картонной коробке «Купите сборник моих стихов», а сам молча рядом стоит.
— И как, хорошо продаётся?
— За час всего один экземпляр продал. Какой-то парнишка купил, с виду школьник, старшеклассник. Что мне дальше делать?
— Ну, вот что…
Не выпуская трубки, Тагути посмотрел на свои наручные часы. Было начало пятого. Сакакибара, наверное, ещё долго будет продавать свою книжку. Решив, что неплохо будет самому взглянуть, какое у него при этом лицо, Тагути сказал: «Сейчас приеду» — и повесил трубку.
Небо опять хмурилось, обещая дождь, но вокруг памятника собачке Хатико, как всегда, было полно молодёжи.
Тагути зашёл в небольшую полицейскую будку у станции, где его ждал инспектор Судзуки. Глядя в окно в сторону Хатико, тот тихо сказал, обращаясь к Тагути:
— Всё ещё там.
Действительно, в густом человеческом потоке виднелась тощая фигура Сакакибары. Он всё ещё стоял на своём посту с коробкой
Сибуя не зря считается районом молодёжных тусовок: вокруг Хатико молодёжь так и кишела. В этой оживлённой толпе Сакакибара смотрелся чужаком. При этом он производил впечатление отнюдь не горделивого одиночки. Было в его облике что-то печальное, неприкаянное.
Тагути достал из кармана купленную у Сакакибары книжицу и положил перед инспектором Судзуки.
— Хочешь взглянуть?
— Я в стихах ни бум-бум, — ответил Судзуки, покрутив рукой у виска, и, взглянув на шефа, перешёл на серьёзный тон:
— А мы не можем его сейчас арестовать? Ведь он и есть убийца — больше некому.
— Это точно, он и есть преступник, — спокойно подтвердил Тагути. — Но у нас нет улик.
— Так ведь и алиби у него, вроде бы, нет.
— У покойника Ёсимуты тоже не было алиби. Но если мы сейчас арестуем Сакакибара найдётся несколько свидетелей, которые будут давать показания в его пользу. Все они уверены, что он прекрасный человек. И ничего мы тут не можем поделать. Прежде всего, мотив убийства нам неясен. Ну зачем ему понадобилось убивать Кадзуко Ватанабэ?
— Так он же её, наверное, любил. А она ему сказала, что собирается замуж за другого…
— Да нет! — покачал головой Тагути.
Сакакибара всё с тем же отрешённым видом стоял на своём месте у Хатико. Интересно, сколько экземпляров он мог продать за день?
— Я тоже сначала так рассуждал. Только всё не так. Если бы между ними были такие отношения, мы бы это в процессе следствия раскусили. Ничего такого между ними и не было. Видимо, как сказал сам Сакакибара, для него эта девица была всего лишь несчастным существом, заслуживающим любви и сочувствия. То-то он мне плёл о преступлении безо всякого мотива. Хотя погоди-ка…
— Что?
— Почему он так упорно твердил насчёт этого самого мотива?
— Он же говорил как раз об отсутствии мотива, так?
— Какая разница?! Уж очень его занимает этот мотив. А почему?
— Наверное, потому, что, если мотив станет понятен, мы его арестуем. Небось этого-то он и боится.
— Я тоже так думал, но не всё так просто. Ареста он не боится. Тем не менее он больше всего боится, что мы догадаемся об истинном мотиве. Вот он и носится со своим мотивом…
— Что-то я не очень понимаю.
— Ну, примерно так. Мотив какой-то очень специфический. Если он откроется, то для Сакакибары это будет настоящий позор. Если предположить такое, то его действия поддаются объяснению, хотя…