Остров
Шрифт:
Ура! Долой! Да здравствует!
– Хорошо, – сказал Лаголев.
Натка, отвлекшаяся на телевизионную картинку, не сразу смогла переключиться.
– Что?
– Я говорю: хорошо, – повторил Лаголев. – Нат, я устал. Давай сегодня не будем цапаться.
Он был все-таки идиот.
Восемнадцать лет живет с человеком и не знает, что, когда жена на взводе, предложение успокоиться ее только больше распаляет. Или намеренно провоцировал? Ах, это было уже не важно, не задержалось в мозгу. Натка кинулась
– А почему это мы не должны цапаться? – спросила она высоким голосом, встав от Лаголева справа.
Это была маленькая женская месть. Не любил Лаголев, когда ему в левое ухо кричали. Чувствительное, видите ли, восприимчивое было ухо. Отитное.
– У нас что, все хорошо? – Натка покрутила тряпкой у Лаголева перед носом. – Мы что, в деньгах купаемся? У нас сын в новых кроссовках ходит? Я, наверное, что-то не то говорю. Мы сейчас обнимемся и станцуем. Мы же всегда так делаем, когда у нас в квартире шаром покати. И в головах тоже.
Лаголев склонил голову влево и закрыл глаза.
Словно устранился, уплыл, представил себе, что Натки здесь нет. Или его здесь нет. Только бесполезно. Натка тронула его за плечо.
– Ты от разговора не уходи.
– Нат, я все понял, – не собираясь на нее глядеть, пробормотал Лаголев. – Зачем по десять раз повторять? Я понял.
– Да?
Он добился того, что довел-таки Натку до рукоприкладства. Пощечина вышла звонкая. Бац! Палец зацепился за Лаголевскую губу и дернул ее вниз.
– Ты дура? – вскочил Лаголев.
Продолговатый след от пощечины мгновенно образовался на его щеке.
– Не смей от меня отворачиваться! – крикнула Натка.
– Да ты десять раз повторяешь одно и тоже! – заорал в ответ Лаголев.
Показал себя! Мужик!
– Потому что с идиотами только так и возможно общаться! – Натка тряпкой махнула у него перед носом.
– Не надо тут! – Лаголев попытался перехватить тряпку свободной от кружки с кофе рукой, но это ему не удалось.
– Ой-ой! – насмешливо сказала Натка. – Кружку положи!
Лаголев скрипнул зубами.
– Я тоже могу ударить! – процедил он.
– Ты?
– Я!
– Тогда я тебя посажу! – сказала Натка.
– А так?
Кофе плеснуло Натке в лицо. Ход был достаточно неожиданным, а кофе – довольно горячим, чтобы Натка застыла, приоткрыв рот и чувствуя, как напиток капает на грудь с подбородка.
– Что…
– Наточка! – тут же подхватился Лаголев, ужаснувшийся самому себе.
Мерзкая натура! Сначала напакостит, а затем, поджав хвост, лебезит, как бы чего ему в ответ не сделали. Какая тварь! В руках у Лаголева откуда-то появилась салфетка, и он попытался вытереть Натке щеки, подбородок, шею.
– Отстань!
Натка отпихнула влажный бумажный комок.
– Я не хотел, – сказал Лаголев.
– Ну да!
– Нат.
– Заткнись! – взвизгнула Натка.
Она влетела на кухню, думая, чего бы схватить потяжелее. Скалку? Колотушку, которой отбивают мясо? Маленький кухонный топорик для рубки костей? Задергала ящички тумбочек и остановилась. Прислушалась. Лаголев сидел в комнате тихо-тихо, видимо, ожидая своей участи. Картинка, возникшая перед глазами, где муж, поджав ноги, с пустой кружкой у груди невидяще смотрит в стену, заставила ее поморщиться.
Какой же урод.
Натка отерла мокрую шею. По ребру ладони заскользила коричневая капля. Хоть что-то мужское проклюнулось. Плеснул, правда, по-бабски. Ничего другого не придумал. Похоже, она его-таки допекла. Так и правильно.
Натка постояла, ловя звуки из комнаты. Совсем тихо болботал телевизор, и все. Затаился. Она бросила тряпку в раковину. Ничего, она ему еще устроит! Где-то на периферии сознания крутилось: это из фильма или из литературы. Оттуда, где влюбленные ссорятся, затевают грандиозные разборки с битьем посуды, обвинениями, криком и разорением жилой площади, чтобы тут же слиться в любовном экстазе.
Жалко, у нее не так.
Ничего эротического Натка не ощущала, а вот злость жгла, горела под сердцем незатухающим огнем. Повернешься – здесь она, злость, на жизнь, на изменчивую погоду, на скачущие цены, на разбитый асфальт на переходе, на котором она, запнувшись, чуть не сломала ногу. И на Лаголева. Конечно, на Лаголева, который клялся защищать, оберегать, вечно любить. На тот же асфальт лечь. Но не может ни того, ни другого, ни третьего. Ох, Господи. Натка обнаружила, что с минуту уже смотрит в недра раковины, как в гипнотическое ничто.
– Нат.
Лаголев, неожиданно подобравшийся со спины, заставил ее вздрогнуть.
– Чего тебе? – сквозь зубы сказала Натка.
– Там тебя к телефону.
Телефон у них стоял в коридоре на узкой полке, но посредством длинного провода его можно было затащить хоть в комнату, хоть на кухню.
– Ты еще заплатишь, – пообещала Натка Лаголеву, отпихивая его с пути.
– Нат, послезавтра, – пообещал тот.
Натка усмехнулась.
– Завтра. Ты уже забыл? Холодильник и антресоли.
– Я помню.
– Вот и помни.
Она добралась до телефона и с трубкой, притиснутой подбородком к плечу, понесла аппарат на кухню. При Лаголеве, притащившемся за ней в комнату, разговаривать не было смысла. Стоит он, кружку тискает!
– Не ходи за мной, – сказала Натка, прижимая трубку к уху.
– Что?
– Не подслушивай!
Натка закрыла за собой кухонную дверь. Хотя, наверное, стоило на лестничную площадку выйти. Впрочем, чего ей скрывать-то? Она – взрослая женщина, просто муж у нее – придурок, и они – в шаге от развода.