От Крыма до Рима(Во славу земли русской)
Шрифт:
«Я ожидаю, — указывал князь в ордере Ушакову, — от усердия вашего и радения к должности, что вы с своей стороны ничего не упустите, что только службе способствует, и потому надеюсь, что флот, вами начальст-вуемый, до возможной доведен исправности. Между тем продолжайте доносить мне почасту обо всем, что на море будет примечено и также касательно вашей команды».
Собрав командиров кораблей эскадры, Ушаков сообщил им о приведении в кратчайший срок судов к выходу в море.
— Мне рапортом доложить завтра о состоянии судов, экипажей, каких, сколько припасов недостает. Касаемо горячего вина, положенного по чарке, ведомость ту имею. Ожидаю привозу
Отпустив командиров, Ушаков вызвал Данилова:
— Нынче, Петр Алексеич, занедужил я, который день на ногах, а все хворь не стихает. Отлежусь-ка я завтра денек. Примешь рапорта от командующих, мне доложишь. А нынче призови-ка лекаря.
Утром к борту «Святого Павла» подошла шлюпка, прибыл курьер от полковника Гальберга. Флаг-офицер сопроводил его к Ушакову.
— Курьер сей, — доложил Данилов, — привез рапорт с известием, что в Балаклаве объявилось французское судно купецкое.
— Еще чего? — беспокойно спросил Ушаков, приподнимаясь на койке. — Откуда его нелегкая принесла? Зови курьера.
Прочитав рапорт, Ушаков вызвал капитан-лейтенанта Великошапкина:
— Сходите на берег, берите верховую лошадку и отправляйтесь в Балаклаву. Там француз объявился, за купца себя выдает. Досконально обстоятельные сведения соберите. Особливо старайтесь допытать у владельца и тамошнего капитана, какова их истинная
цель прибытия в Балаклаву.
Великошапкин возвратился на следующий день, к вечеру.
— Судно купецкое, ваше превосходительство, — доложил Великошапкин, — шкипером там состоит француз, некто Гарнье, он же и владелец судна. Судно прозывается «Латартана Ладель». Нанял его купец Люис Болот, загружено вином ренским, кофием, пряностями разными. Экипажу семь человек, пяток французов, ливор-нец да грек. На судне было трое наших россиян, якобы пленных и выкупленных в Цареграде французским посланником для передачи в подданство российское. Оных пленных тамошний начальник, капитан Николаев, препроводил под караулом по команде для выяснения всех обстоятельств. Судно прибыло из Самсуна. Побывало с две недели тому назад в Анапе. Там находится какой-то хан крымский с войском, на рейде суда турецкие.
Слушая Великошапкина, Ушаков соображал, что Балаклава ныне находится под начальством сухопутных войск и формально подотчетно ее состояние генералу Неклюдову. Но сам Ушаков знал Балаклавскую бухту, небольшую, но весьма удобную для стоянки, и потому туда ненароком всегда могли проникнуть всякие лазутчики.
Отослав рапорт о случившемся Войновичу, спустя несколько дней и не совсем выздоровев, Ушаков сам прибыл в Балаклаву и обстоятельно расспросил шкипера и купца об их плавании, и особенно о состоянии турецкого флота. Беседа длилась не один час, но узнал Ушаков много полезного и не жалел, что поднялся с постели раньше времени.
О людях Великошапкин разузнал все точно, за исключением пленников.
Оказалось, что это не пленные, а торговцы-армяне из Нахичевана, что близ крепости Дмитрия Ростовского. Торгаши эти с началом войны были захвачены турками, как российские подданные, и содержались в каталажке, в Цареграде. Вызволил их за свои деньги французский посланник.
Больше рассказывал Люис Болот. Оказалось, что он не только купец, но и капитан. Очутился Болот в Константинополе с товарами на большом судне еще в апреле. За штормами не мог долго выйти в море. А потом прусский и шведский послы подговорили турков не выпускать его в Черное море. Потом французский министр уговорил Диван, и купца отпустили
— Весь флот турецкий, сеньор, располагается в Константинополе, в бухте, напротив султанского дворца, в Буюк-Дере. Насчитал я там двенадцать линейных кораблей, восемь фрегатов, одну или две больших галеры. Других небольших, дубель-шлюпок, кирлангичей десятков семь-восемь.
К удивлению Ушакова, француз подробно указал, какие орудия, калибром и количеством стоят на многих из названных судов. Когда флот выходил в Черное море, один линейный корабль за неисправностью не смог идти в поход, и разгневанный султан приказал отрубить голову начальствующему члену при Адмиралтействе.
— Таки и отрубили? — засомневался Ушаков.
— Своими глазами сие наблюдал при стечении публики, сеньор, — улыбаясь, ответил француз.
— Более ничего в Золотом Роге не приметили по военной части? — поинтересовался Ушаков.
— Смею сообщить, что при мне один линейный корабль и семь или восемь фрегатов отправились в Архипелаг, знаю достоверно, что там греческие корсары не дают проходу турецким купцам.
Ушаков знал, что в Архипелаге русские агенты нанимают греческих моряков с судами для пресечения подвоза зерна в Константинополь.
— Не заметили ли чего примечательного для нас в портах, где побывали в Черном море? — продолжал расспрашивать Ушаков.
Словоохотливый капитан сообщил немаловажные новости.
— На верфях в Синопе стоят на стапелях два корабля. На рейде там стояли два фрегата, на одном из них я побывал. Смею сообщить, сеньор, матросы на нем никчемные, половина больные и худосочные. В Самсуне и Анапе одни купеческие суда. Знаю достоверно, что в Суджук-Кале крымский хан высадил войско. Оно предназначено для наступления в Крыму. Слышал в Константинополе, что султан подарил этому хану соболью шубу и кинжал. Султан обещал, если хан завоюет Крым, то станет тамошним султаном.
Подробно описав все слышанное, Ушаков отправил рапорт Потемкину. Только успел уехать курьер, в домике Ушакова появился Люис Болот.
— Осмелюсь, сеньор, желательно с вами продолжить знакомство, чувствуя ваше ко мне расположение.
Пришлось вежливо выпроводить незваного гостя, объяснив, что он, Ушаков, правит военную службу и не располагает времени для беседы. «Добро, что уже темнело и француз ничего путного не смог рассмотреть в бухте и на рейде», — подумал Ушаков, провожая гостя с большой корзиной с вином и угощениями.
На следующий день поневоле пришлось отсылать рапорт о визите француза светлейшему князю.
Потемкин немедля отозвался на донесения Ушакова. Отныне в военное время иноземцам запрещалось заходить в порты Крыма.
«По обстоятельствам военным, пресекая вход в наши Таврические гавани всех иностранных судов, даю о том знать вашему превосходительству ради надлежащего и с вашей стороны исполнения, в случае прихода таковых судов, которым объявлять, что по уничтожении теперь торговли, не только чужие, но и наши суда впускать в гавани запрещено, а потому оные и могут плыть куда хотят, не касаясь гаваней наших».