От Крыма до Рима(Во славу земли русской)

Фирсов Иван Иванович

На абордаж у нас не возьмет — люди хороши и поде­рутся шибко, наша храбрость одному не уступит. Сего дня, думаю, он не пройдет, ибо будет поздно, но завтра рано надобно быть готовым, да и ночью осторожным. Если подойдет к тебе капитан-паша, сожги, бачушка, проклятого. Надобно нам поработать теперич и отде­латься на один конец. Если будет тихо, посылай часто ко мне свои мнения и что предвидишь. По крайней ме­ре, мы здесь на хорошем месте, сражение наше услы­шат повсюду. Дай Бог, чтоб с успехом и победить. Про­сти, друг любезный. Будь здоров и держи всех сомкну­тых, авось избавимся. Ваш верный слуга Войнович».

Командующий эскадрой заранее, в преддверие встре­чи

с эскадрой Эски-Хуссейна, уповает на авангард Уша­кова для уничтожения неприятеля. «Трудиться» будут все, и, видимо, лавры делить поровну, а под ядра турец­кие, пожалуй, один капитан бригадирского ранга…

Севастопольская эскадра 5 июля маневрировала на пределе видимости Тарханьего Кута, северо-западной оконечности Крымского полуострова. Около полудня на горизонте появилась турецкая эскадра.

Ушаков ловко взобрался на площадку фор-салинга. Сигнальный матрос потеснился, перебрался на ванты. Вскинув подзорную трубу, Ушаков четверть часа всма­тривался в строй турецких кораблей, прикидывал, вы­считывал. Потом спустился на шканцы.

— Передать на флагман: «Неприятель тридесять вымпелов, следует в Ак-Мечеть!»

На сигнальных фалах, веревках затрепетали на вет­ру разноцветные флажки.

На этот раз командующий эскадрой, после недолго­го раздумья, решил не уклоняться от неприятеля, лечь, хотя и в отдалении, на пересечку курса турецкой эскадры. Ветер восточных румбов давал преимущество в случае встречи с неприятелем русской эскадре, и тур­ки не стали рисковать. Спустя два часа эскадра Эски-Хуссейна легла на курс отхода в южную сторону, не проявляя какого-либо намерения принимать бой.

Солнце зависло над горизонтом, эскадра под самы­ми малыми парусами следовала курсом параллельно направлению движения турок. С флагмана спустили шлюпку, и гребцы, налегая на весла, приблизились к борту «Святого Павла». Войнович не оставлял в по­кое командира авангарда. Появление неприятеля встревожило Войновича, и он делился своими планами с Ушаковым.

«Нет, друг мой. Постараюсь поспешать всюду, толь­ко держи замкнуто, дабы неприятель не мог прорваться сквозь нашу линию. Нет сомнения, Бог нам помо­жет — и победим врага. Если сего дня не будет, то ночью надобно кое-что учредить. На тебя вся моя надежда, в храбрости нет недостатка. Уповаю на Бога, да если бы ветер поблагодетельствовал, то бы он наш был, он дер­жит в море теперич. Я думаю, что вечеру лучше бы было придержаться берегу, дабы завтра выиграть нам ветр. Прости друг… Совокупи все свои силы. Теперич они нужны. Веди линию порядочно, надобно нам быть в ор­дере всегда беспрерывно. Прости, бачушка. Ободри сво­их, как и ты сам и пустился на врага, чтоб во что бы то ни стало, а его бы истребить, но во время боя как можно порядок соблюсти. Ваш верный слуга Войнович».

Ушаков в каюте пометил письмо: «Получено идучи обратным путем от Козлова в виду неприятельского флота в ответ на мое письмо». Как и прежде, Ушаков делился своими мыслями, не таясь, всегда советовал добрым словом старшему флагману, как лучше посту­пить. Отправив ответ, Ушаков принялся за рапорт Вой-новичу, излагая подробно действия авангарда в сраже­нии 3 июля близ острова Фидониси.

Как чувствовал Эски-Хуссейн, что одно его присут­ствие действует на нервы русского флагмана. Распола­гая свои маневры вдоль западных берегов Крыма, он, капудан-паша, не терял надежды вновь вступить в схватку с русской эскадрой и одолеть противника. В крайнем случае капудан-паша намеревался при от­сутствии русской эскадры высадить в Крыму тысяч­ный десант, который ему порядком надоел.

Почти каждый день к Эски-Хуссейну прибывала шебека из осажденного Екатеринославской армией Очакова. Командующий гарнизоном, трехбунчужный Хассан-паша, слезно просил турецкого флагмана о по­мощи. Только при содействии с моря он надеялся усто­ять против натиска русских войск. Но капудан-паша не торопился. Как мог он появиться в бухте Золотой Рог, не одолев с превосходящими силами русскую эска­дру? Тем паче что, видимо, и русский капитан-паша ос­терегается встречаться с ним в открытом море и то и де­ло подворачивает в сторону берега, держится поближе к Ахтиару.

И в самом деле, Войнович нисколько и не помыш­лял вступать в сражение с турками. Все его помыслы были направлены, чтобы хоть как-нибудь продержать­ся до осенних штормов, а там, сославшись на непогоду, укрыться в Севастопольской гавани. Все свои опасения он откровенно изложил Ушакову в очередном посла­нии.

«Друг любезный, Федор Федорович! Неприятель идет. Что делать? Надобно нам поступить героически и как наш долг велит. Если до сего дня дело небуть и за­втра Бог нам даст взять у него ветер, то надеюсь, что ис­требим его вовсе. Окуражься, бачужка, собери все си­лы и дай врагу по делом его. Мы отворотим от берегу поскорее чрез контр-марш и построимся на другой галс, а там ляжем в дрейф, дабы немного отдаляться от берегу. Прости друг, окуражь меня, бога ради, своим здоровьем и поступком. Ваш верный слуга Войнович. Веди, бачужка, линию хорошенько и держи сомкнуто, однако берегу здесь боятся нечего».

Ночью ветер посвежел, перешел на западные рум­бы. В предрассветной дымке, у линии горизонта, вновь кучно теснились паруса турецкой эскадры. Едва пер­вые лучи солнца брызнули на водную гладь чуть потре­воженного моря, к борту «Святого Павла» подошла шлюпка с флаг-офицером флагмана. Пришлось выва­ливать трап, не карабкаться же ему по веревочному штормтрапу. Войнович, видимо, провел ночь беспокой­но, о чем свидетельствовало полное тревоги содержа­ние его письма.

«Друг мой, Федор Федорович! — Ушаков не мог сдержать улыбку. — Предвижу дурные нам обстоя­тельства. Сего дня ветр туркам благодетельствует, а у нас нет его, фрегаты упали под ветер. Если да при­близится он, то должно нам поскорее линию строить и приготовиться к бою. Если бы фрегаты не были так увалены под ветр, мы бы достигли бы гавань, но что де­лать, судьба наша такая, надобно все делать, что к луч­шему. Дай мне свое мнение и обкураж, как думаешь, Дойдем ли до гавани.

Прости, друг. Будь здоров, а я всегда ваш слуга Вой-нович».

Ушаков задержал шлюпку, решил наведаться к Войновичу, пора успокоить флагмана, захандрил во­все. Разговор был благожелательный. Войнович встре­тил Ушакова у трапа, полез целоваться.

— Поздравляю тебя, дружок, с отменной победой над супостатом. Славно ты отделал их флагмана. — Вой­нович взял Ушакова под руку, увлекая в свою каюту.

Ушаков о схватке не упоминал, все подробно он уже изложил в рапорте, который представит после ухода турок, во время передышки.

— Сей же час, Марко Иванович, — в тон начатого флагманом разговора Ушаков отступил от субордина­ции, — нам неча тужить. Хотя фрегаты несколько упали под ветер, у турок, как я рассмотрел, паруса то ж сникли. К тому же до них, разумею, десятка полтора миль, не ме­нее. Ежели ветер и посвежеет, туркам часа два-три, а то и поболее до нас ходу. В случае чего, я фрегаты прикрою, а там, глядишь, и ветер зайдет в нашу пользу.

С лица Войновича вдруг исчезла улыбка, и он испу­ганно спросил:

— А как же, Федор Федорович, линия баталии? Коим образом оную соблюдать станем?