От Крыма до Рима(Во славу земли русской)
Шрифт:
— У турок нынче все краше нашего, кораблей линейных да фрегатов более нашего во много раз. Суда-то все на французский манер сооружены, все медью обшитые, сам то зрел в Золотом Роге. Оттого и ход у них резвый по сравнению с нашими тихоходами. Да и пушки у них французами выделаны, медные. Нам-то вроде и деваться некуда. — Ушаков с хитрецой поглядывал на командиров. — А чего у турок и в помине нет? Выучки нашей, раз. Духа российского — другой раз. Уже, поди, равняемся. Третий раз. — Командир авангарда встал, распахнул балконную дверь, ласковый майский ветерок шаловливо заиграл шелковыми занавесками. — При Чесме у турок то ж и кораблей поболее нашего, и советчиков хватало, ан россияне верх взяли. Адмирал Спиридов тому делу зачинщик был. — Ушаков широко развел ладони. — Нынче, полагаю, почнем турка крушить с двух боков. Генеральное же сбить наперво голову,
флагмана сразить. Турки без верховод враз разбегутся.
До позднего вечера обсуждали капитаны, как лучше встретить неприятеля, веру друг в друга вселяли, Ушаков — в подчиненных, командиры — в флагмана. Нехоженой тропой в одиночку пробираться трудно. Назревала первая схватка эскадр соперников воткрытом море.
Июньское солнце припекало все жарче, Ушаков на шлюпке наведался кВойновичу. Тот обрадовался:
— Друг мой, Федор Федорович, — бегая глазами, начал разговор Войнович, а Ушаков невольно закашлялся. Видимо, что-то припекло у флагмана эскадры. — Невмочь мне, — щебетал Войнович, — одолел меня сиятельный князь, велит в море иттить, а там боязно, больно турок силен.
— Волков бояться — в лес не ходить, Марко Иванович, — с ходу ответил Ушаков. — Чего для флот Черноморский держава ладит? Не парадов для одних. — Ушакову пришла на ум пышная прошлогодняя встреча императрицы в Севастополе.
— Все оно так, однако ж, — бормотал Войнович.
«Не мне бы тебя поучать, — с досадой размышлял Ушаков, — но все же придется для пользы дела».
— Думка у меня есть, Марко Иванович, коим образом турка проучить можно для начала.
Войнович недоверчиво посмотрел на Ушакова, а тот продолжал:
— Надобно диверсию авангардии ихней учинить. Токмо так турок на первый раз проучить возможно, а там, глядишь, они и от Лимана отойдут.
— Ты, брат мой, шутить изволишь, — заерзал Войнович. — Так как атаковать втрое превосходящего неприятеля?
— То моя забота, командующего авангардней. Надобно лишь, чтоб эскадра помочь мне оказала, — уверенно ответил Ушаков.
Войнович покрутил головой.
— Мудришь, Федор Федорович. — И вдруг махнул рукой: — А впрочем, поступай как знаешь, токмо, чур, на меня не пеняй.
Вскоре Севастопольская эскадра, несмотря на встречный ветер, снялась с якорей и вышла в море, видимо, до Севастополя долетели отзвуки пушечных залпов из Лимана, где началась схватка с турками.
Да и Потемкин чуть ли не каждый день слал грозные депеши. Даже Суворов не выдержал: «Севастопольский флот невидим…»
Накануне выхода в море Ушаков издал приказ: «Люди расписаны по местам… Каждый знает свое место и спешит исполнить ему должное… В неприятеля стрелять только ближними, прицельными залпами. До подхода на пистолетный выстрел огня не открывать».
Преодолевая встречную волну, лавируя, эскадра медленно поднималась в сторону Лимана. Ветер переменился, но море было пустынно. Десять дней, меняя галсы, крейсировала Севастопольская эскадра между Тендрой и Гаджибеем.
В предрассветной дымке 29 июня на шканцы вышел Ушаков. Солнце еще не показалось из-за горизонта, но малиновое зарево уже окрасило половину неба на востоке. Легкий бриз в сторону Тендровской косы лениво перебирал складки парусов.
— Сигнал на «Стреле»! «Вижу неприятеля на норд-вест!» — донеслось с фор-марса.
— Отрепетовать сигнал! — приказал Ушаков. Он вскинул подзорную трубу и пересчитывал паруса кораблей турок.
— Передать на флагман: «Вижу тридесять пять вымпелов! Неприятель спускается зюйд-вест!»
Опустив подзорную трубу, Ушаков взглянул на колдуны, небольшие ленточки, привязанные к вантам. Они совсем сникли, ветер явно стихал. «Турки уклоняются от боя, — размышлял Ушаков. — Покуда нам сие тоже на руку. К Лиману они не стремятся, уже полдела слажено».
С севера доносились глухие отзвуки пушечных залпов. Под Очаковом Лиманская флотилия довершала разгром турецкой гребной эскадры, прикрывавшей крепость со стороны моря. Крепость брала в кольцо осады Екатеринославская армия Потемкина. Но Ушаков ошибался, капудан-паша Эски-Хуссейн искал встречи с Севастопольской эскадрой. У него насчитывалось 45 вымпелов, и он рассчитывал на безусловный Успех, чтобы развязать себе руки и взять реванш в Лимане. Но безветрие пока нарушало его замыслы.
Три дня в безветрие крейсировала Севастопольская эскадра между Тендрой и Гаджибеем, контролируя подходы к Лиману. Турецкий флагман тоже маневрировал на пределах видимости, рассчитывая в благоприятный момент сблизиться с русскими.
Временами, в штиль, эскадра Войновича ложилась в дрейф. Вечером 1 июля к борту «Святого Павла» подошла шлюпка с флагманского корабля «Преображение Господне». На борт взбежал по трапу молодцеватый капитан-лейтенант, флаг-офицер Войновича, Дмитрий Сенявин.
— Ваше превосходительство, вам письмо от их превосходительства, графа Войновича.
Ушаков взял пакет, мельком взглянул на Сеняви-на. Немало наслышан он об этом, как говорили, способном и лихом офицере. Только, кажется, больно форсист, да и возле начальников служить не избегает.
«Любезный товарищ, — начал читать про себя Ушаков, не сдерживая при этом улыбку, — Бог нам помог сего дня, а то были в великой опасности. Если бы ему послужил ветр, то сначала пошло было, он бы нас отрезал. Весьма близко были, но как ветр сделался, и увидел, что мы можем соединиться, то и отвратил. Мне бы нужно было поговорить с вами. Пожалствуй приезжай, если будет досуг, 20 линейных кораблей начел. Прости бачушка. Ваш слуга Войнович».
Ушаков перевел дыхание, перевел взгляд на топ-мачты, ее верхнюю оконечность. Вымпел слегка заполаскивал, значит, ветер набирал силу.
— Передайте его превосходительству, нынче озабочен я готовностью авангардии, — неторопливо объяснял он Сенявину. — Ветер свежеет, не ровен час, взавтре с турками в баталию вступить доведется, каждый час на счету. К тому же занедужил я помалу.
Сенявин направился к трапу, а Ушаков подозвал вахтенного мичмана:
— Ко мне живо капитан-лейтенантов Шишмарева и Лаврова.