Чтение онлайн

на главную - закладки

Жанры

Шрифт:

Камера движется в дом, где в оцепенении чапаевцы поют песню о гибели Ермака и его дружины. Василий Иванович поднимается, переходит избу и подсаживается к Анке и Петьке, говоря с ними об их будущей жизни и о смерти, подхватывает слова песни и выводит их почти соло: «на славу и на смерть зовущий» [596] . Заданная в увертюре тема фильма здесь получает свое настоящее место: главный жизненный поединок героя — это единоборство со смертью.

По завершении песни даны пейзажи, впервые в фильме, — живописные, спокойные, безлюдные: широкая панорама Урала — Яика, сверху, с горы, вода сверкает под солнцем; два дома, окруженные деревьями, над прудом при загорающейся заре — «зеленый сад» Чапаева. И для протяжной песни, и для фильма река — торжественная светлая стихия смерти, не прекращающая движения. В песне река — Урал — Яик — прославлена, почти обожествлена за красоту, движение и вмещение смерти:

596

Весь куплет — ночная дума Ермака: «Вы спите, славные герои, / Друзья, под бурею ревущей — / Наутро глас раздастся мой, / На славу и на смерть зовущий» (это фольклоризированный вариант, далекий от рылеевского текста).

Яик ты наш, Яикушка, Яик, сын Горынович! Про тебя ли, про Яикушку, идет слава добрая; Про тебя ль, про Горыныча, идет речь хорошая. Золочено у Яикушки, его было донышко; Серебряны у Яикушки, его были краешки; Жемчужные у Горыныча, его круты бережки. Мутнехонек, наш Яикушка, бежишь ты быстрехонько; Прорыл-протек, наш Яикушка, все горушки, все долушки; <…> Круты бережки, низки долушки у нашего пресловутаго Яикушки, Костьми белыми казачьими усеяны, Кровью алою молодецкою упитаны… [597]

597

Великорусские народные песни. Т. VI. № 8 (с. 5).

В фильме берег усеивается телами. После смерти Чапаева вновь дан вид Яика сверху, но сузившегося и с потемневшей водой.

Чапаеву авторы предназначили умереть в водах реки — вид смерти, песенный и легендарный, — наиболее обратимый, предполагающий неокончательность, возможность возвращения. Разин, тесно связанный с рекой всей своей судьбой, и тонет и не тонет в воде. Легенда рассказывала, как он, преследуемый врагами, расстелил на воде свою кошемку, сел на нее и уплыл, кидая долетавшие до него пули обратно [598] . Песня о смерти молодца при переправе считается разинской, хотя, возможно, искусственно связана с разинской темой.

598

Зеленин Д. К. Описание рукописей ученого архива Императорского Русского географического общества. Выл. III. Пг., 1914. С. 1193. Примеры и литература вопроса о переправе, смерти в реке собраны в моих работах: Гибель Петра I в реке Смородине // Труды по русской и славянской филологии. 1982. Вып. 604. С. 17–31; Народные представления о корабле в России XVII века // Semiotics and the History of Culture. In Honor of Jurij Lotman. Columbus, Ohio, 1988. C. 181, 196.

«Ай-и, аи, все-то посажены мои товарищи, они все приповешены!» Ай-и как да един-то из них доброй молодец он не пойман был. …………………………………………………………………………………… Ай-и прикачнулса веть он, пришатнулса доброй молодец, Ай-и пришатнулса да прикачнулса ко Дону, всё ко тиху Дону. <…> Он переправилса, наш доброй молодец, сам веть тут канчаться стал… [599]

Не будем здесь пускаться в рассуждения об архетипическом, символическом, мифическом, инициационном значении мотива смерти при переплывании реки — все это общеизвестно. Существенно, что благодаря сюжету о смерти героя в могучей реке частью художественной структуры фильма стал эффект, сформулированный Мандельштамом: «утонуть и вскочить на коня своего» [600] . Советское общество тридцатых годов, лишившееся многих традиций, защитных форм, религиозных и культурных, в фильме «Чапаев» обрело возможность традиционного, архетипически необходимого переживания обратимой смерти. Основной аудиторией фильма были мальчишки 10–15 лет, смотревшие его многократно в течение дня, глубоко вовлекавшиеся в процесс «утонуть и вскочить на коня». Большинству этих зрителей предстояло вскоре погибнуть на мировой войне. Ни в одном из этих случаев нельзя знать, помог ли опыт «Чапаева»; несомненно, однако, что он был предоставлен.

599

Кончина Стеньки Разина // Архангельские былины и исторические песни, собранные А. Д. Григорьевым в 1899–1901 гг.: В 3 т. Т. 1. (Полн. собр. русских былин. Т. 2). СПб., 2002. Т. I. Ч. 1: Поморье; Ч. 2: Пинега. С. 313 .

В этой песне, между прочим, есть параллелизм: срубленные деревья, лес — потеря верных товарищей:

Ай вы, леса-ле мои, лесочки, леса, бывали темные; <…> Ай друзья-товаришши всё были верные!.. Ишше все вы ноньче, лисочики, все припасечены; <…> Ай-и, аи, все-то дружья-братья да товариипии, все припаиманы…

Сходный параллелизм имеет место в эпизоде усмирения Чапаевым взбунтовавшихся бойцов. Дело происходит на вырубке. Перед выстрелом Чапаева, убивающим бунтовщика, в кадре — сухое дерево. Когда отряд выстраивается, перед ними — ряд пней.

600

О. Мандельштам, «День стоял о пяти головах…» (апрель — май 1935 г.). Мандельштам смотрел фильм в апреле 1935 года. Кроме этого стихотворения тогда же в связи с «Чапаевым» было написано еще одно: «От сырой простыни говорящая…» (Мандельштам О. Сочинения: В 2 т. М., 1990. Т. 1. С.541–542; коммент. А. Д. Михайлова, П. М. Нерлера).

Борис Равдин

К ВОПРОСУ О ШИШКЕ АЛЖИРСКОГО ДЕЯ

Знаете ли вы, что такое шишка алжирского дея?

О, вы не знаете, что такое шишка алжирского дея!

Напомним: герой повести Н. В. Гоголя (далее — Н.В.Г.) «Записки сумасшедшего» Аксентий Ив. Поприщин, сорока двух лет, из каких-никаких дворян, в чине Акакия Акакиевича Башмачкина, — на фоне завышенной самооценки, неразделенной любви к дочери начальника департамента и чтения газеты «Северная пчела» — трогается умом в городе Петербурге и принимает себя за испанского короля. Его увозят в дом скорби (в Обуховскую или в открытую в 1832 г. больницу «Всех скорбящих» — 11-я верста по дороге на Петергоф), который он принимает за Эскуриал, пользуют холодным водолечением и палками. Наступает краткая ремиссия, о чем отчасти свидетельствует прощальный монолог героя, обращенный и к родной матушке, и к Матушке-Заступнице с просьбой о защите. И стремится он уйти и в дом родной, и в дом вечности:

«Нет, я больше не имею сил терпеть. Боже! что они делают со мною! Они льют мне на голову холодную воду! Они не внемлют, не видят, не слушают меня. Что я сделал им? За что они мучат меня? Чего хотят они от меня, бедного? Что могу дать я им? Я ничего не имею. Я не в силах, я не могу вынести всех мук их, голова горит моя, и все кружится предо мною. Спасите меня! возьмите меня! дайте мне тройку быстрых, как вихорь, коней! Садись, мой ямщик, звени, мой колокольчик, взвейтеся, кони, и несите меня с этого света! Далее, далее, чтобы не видно было ничего, ничего. Вон небо клубится передо мною; звездочка сверкает вдали; лес несется с темными деревьями и месяцем; сизый туман стелется под ногами; струна звенит в тумане; с одной стороны море, с другой Италия; вон и русские избы виднеют. Дом ли то мой синеет вдали? Мать ли моя сидит перед окном? Матушка, спаси твоего бедного сына! урони слезинку на его больную головушку! посмотри, как мучат они его! прижми ко груди своей бедного сиротку! ему нет места на свете! его гонят! Матушка! пожалей о своем больном дитятке!..»

И последняя фраза — возвращение, срыв в безумие: «А знаете ли, что у алжирского лея под самым носом шишка?».

Шишка! Шишка-вульгарис? С чем едят эту шишку? Как шиш? С маслом? Обычно полагают, что Н.В.Г. оставил нам блестящий образец паремии, к которой мы обращаемся, если намерены подчеркнуть абсолютную немотивированность чьих-либо поступков или высказываний. Такая вот в огороде бузина…

Шишка под носом? Место-то особенное… Вот во второй редакции «Портрета» квартальный спрашивает Чарткова об одной из его картин: «А у этого зачем так под носом черно? табаком, что ли, он себе засыпал?» — «Тень, — отвечал он [Чартков] на это сурово <…>». — «Ну, ее бы можно куда-нибудь в другое место отнести, а под носом слишком видное место». Собственно говоря, на этой телесной площадке, между носом и верхней губой, шишке-то особенно и не развернуться. Разве что прыщику? Как у майора Ковалева? Так и у него прыщик не под носом, а на носу!

Попробуем, из напускной недоверчивости, усомниться в том, что финальная фраза повести ну никак не связана с судьбой героя. Правда, в прозе Н.В.Г. то и дело возникают словечки, детали, сцены и т. д., как бы не идущие к делу, но наш случай, вроде бы, не из их числа.

Итак, отправляемся на поиски мотивации. Тронулись. Немедленно возникает препятствие. Позвольте все же спросить, о какой, собственно, шишке идет речь? Что за шишка растет у алжирского дея под самым носом? Какова ее природа, характер, особенности? Для носителей языка Лескова, Толстого, Чехова и т. д. вопрос пустяковый: шишка — она и есть шишка!

С другой стороны. Известно множество переводов «Записок сумасшедшего». На английский, к примеру, около десятка. В отличие от русского читателя, представления переводчиков о том, как понимать гоголевскую «шишку», разнятся. Вот образцы:

And do you know that the Dey of Algiers has a boil just under his nose? (L. Kent)

And did you know that the Dhey of Algiers has a wart right under his nose? (R. Wilks)

And do you know that the Dey of Algiers has a wart under his nose? (C. Field)

By the way, do you know that the Bey of Algiers has a wart right under his nose? (B. Scott)

And do you know that the Dey of Algiers has a bump just under his nose? (R. Pevear and L. Volohonsky)

And, by the way, gentelmen, do you know that the Bey of Algiers has a round bump growing right under the nose. (V. Nabokov)

Таким образом, для перевода «шишки» нам предлагают: «boil» — т. е. нарыв, фурункул; «wart» — бородавка, кап, нарост-наплыв, изъян; «bamp» — опухоль, вздувшийся нарост на теле от удара, ушиба; признак способности (френология) — в этом случае омонимии объединяется и нечто «врожденное» и нечто приобретенное.

От варианта «boil» придется сразу отказаться, иначе вынуждены будем принять, что шишка алжирскому дею дана лишь на время: прорвет нарыв, фурункул, гнойник, истечет мутный экссудат, — и прощай, шишка? Нет, не такую судьбу готовил Н.В.Г. своему герою! К вариантам «wart» и «bamp» придется вернуться позднее.

Популярные книги

Здравствуй, 1984-й

Иванов Дмитрий
1. Девяностые
Фантастика:
альтернативная история
6.42
рейтинг книги
Здравствуй, 1984-й

Мне нужна жена

Юнина Наталья
Любовные романы:
современные любовные романы
6.88
рейтинг книги
Мне нужна жена

Кодекс Охотника. Книга XXV

Винокуров Юрий
25. Кодекс Охотника
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
6.25
рейтинг книги
Кодекс Охотника. Книга XXV

Дурная примета

Рузанова Ольга
2. Друзья
Любовные романы:
современные любовные романы
5.00
рейтинг книги
Дурная примета

Последний Паладин. Том 4

Саваровский Роман
4. Путь Паладина
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Последний Паладин. Том 4

Владеющий

Злобин Михаил
2. Пророк Дьявола
Фантастика:
фэнтези
8.50
рейтинг книги
Владеющий

Я – Орк. Том 4

Лисицин Евгений
4. Я — Орк
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Я – Орк. Том 4

Незаконный наследник: стать собой. Том 1 и Том 2

Шеллина Олеся
1. Незаконный наследник
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
7.00
рейтинг книги
Незаконный наследник: стать собой. Том 1 и Том 2

Волк: лихие 90-е

Киров Никита
1. Волков
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
5.00
рейтинг книги
Волк: лихие 90-е

На границе империй. Том 7

INDIGO
7. Фортуна дама переменчивая
Фантастика:
боевая фантастика
космическая фантастика
попаданцы
6.75
рейтинг книги
На границе империй. Том 7

Аленушка. Уж попала, так попала

Беж Рина
Фантастика:
фэнтези
5.25
рейтинг книги
Аленушка. Уж попала, так попала

Восход. Солнцев. Книга VIII

Скабер Артемий
8. Голос Бога
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Восход. Солнцев. Книга VIII

Кодекс Охотника. Книга XXIV

Винокуров Юрий
24. Кодекс Охотника
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Кодекс Охотника. Книга XXIV

Огни Аль-Тура. Единственная

Макушева Магда
5. Эйнар
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
эро литература
5.00
рейтинг книги
Огни Аль-Тура. Единственная