Отголосок
Шрифт:
– Что ты делаешь?
Наконец я поворачиваюсь к дому и вижу Деклана, он стоит у входной двери в сшитых на заказ брюках и рубашке на выпуск, застегнутой на все пуговицы. Мое сердце мгновенно реагирует на него.
– Ничего такого. Просто любуюсь участком, - бормочу я, направляясь к нему.
Он презрительно смотрит на меня, пока я подхожу к лестнице, что ведет к парадному входу, и когда я втягиваю запах его одеколона, я испытываю сильное желание броситься к нему в объятья. Заставить все это исчезнуть. Отмотать время назад, чтобы сделать все по—другому.
Он не произносит ни слова, просто жестом указывает пройти в дом.
Это отнимает практически все мои силы, чтобы суметь устоять на ногах, когда я ступаю в огромный холл. Поднимая взгляд наверх и осматриваясь по сторонам, я замечаю, что все было сделано в изящном, современном стиле, в белых и пастельных тонах. Холл тянется через весь дом, и вы можете видеть сразу же дальнюю часть дома, которая открывает вид на большое, стеклянное окно, за которым располагается атриум (прим. пер. открытый внутренний дворик).
Я двигаюсь вперёд, в то время как холодная темнота приводит меня в тщательно обставленную гостиную, которая, по—видимому, тоже должна подвергнуться изменениям. Стены гостиной представляют собой множество деревянных старинных полок, на которых расположены сотни и сотни книг. Их так много, что вы можете почувствовать запах страниц и кожаных переплетов. Старинная люстра венчает потолок гостиной, располагаясь над кожаными креслами с высокими спинками и стеганный честерфилдский диван, который был в его кабинете на Норт—Ривер.
Деклан присаживается в центре дивана, не оказывая приветствия, когда произносит:
– Говори то, что хотела сказать.
И внезапно, все, о чем я размышляла прошлой ночью, вылетело из головы. У меня ни единого слова, когда я смотрю на него. Я подхожу ближе, и вместо того чтобы присесть на диван рядом с ним или же на один из стульев, я присаживаюсь на деревянный кофейный столик, что находится перед ним, и когда я делаю так, он наклоняется вперёд и располагает локти на коленях.
Какое—то время мы молча сидим, просто смотрим друг другу в глаза. Мой взгляд наполнен горечью и болью; его — гневным презрением. Предательские слёзы обжигают и покалывают глаза, но я сопротивляюсь изо всех сил, чтобы оставаться стойкой, когда на самом деле, я просто маленькая растерянная, разрушенная девочка, жаждущая уцепиться за спасение, что находится передо мной, и никогда не отпускать.
Одновременно с поверхностными вдохами мои глаза закрываются, выталкивая пару слезинок, что скатываются по моей щеке, и я всхлипываю.
– Мне так жаль.
Я не могу решиться взглянуть на него из—за моего чувства непреодолимой вины за то, что я совершила. Моя голова падает мне на ладони, когда я собираюсь с силами, но не могу найти достаточное количество таковых. Именно в этом все и дело, когда я с Декланом, у него всегда был способ мешать отделять правду от моих эмоций. Он единственный человек, кто смог избавить меня от преграды и заставить меня чувствовать по—настоящему.
Когда я, наконец, открываю глаза, я вижу, что он не двигается. На его лице
– Скажи что—нибудь, - шепчу я.
– Пожалуйста.
Напряженная складка образовывается вдоль его лба, в его глазах виднеется выражение боли, когда он спрашивает:
– Зачем ты это сделала?
Я обещаю себе, что больше не будет всей этой лжи. Что открою ему чистую правду обо всем. Если это сделает меня в его глазах чудовищем, что, несомненно, так и будет, значит, так тому и быть. Потому что если он собирается осуждать меня, то пусть хотя бы делает это за правду.
– Чтобы отомстить, - произношу я, в конце концов.
– Я хочу правду, - требует он.
– Я вышла за Беннетта с целью уничтожить его, - говорю я и затем делаю паузу, прежде чем добавляю: - Я вышла за него, чтобы убить.
Он громко выдыхает, не веря.
– Какого хрена с тобой не так?
– Я не знаю... я не знаю.
– Почему?
– То, что я рассказала тебе, было ложью. Историю о том, что выросла в Канзасе, и мои родители умерли. Это все было ложью.
– Вина достаточно долго гноилась во мне, и я вырываю ее. Мои слова льются как кровь из прозрачной ткани моей души, и я плачу, пока раны разрывает на части.
– Я не знаю, как сделать все правильно, но я хочу. Я никогда не думала, что влюблюсь в тебя.
– Мои слова выходят сквозь сжатую глотку.
– Скажи мне почему, - выплевывает он.
– Что он сделал такого, что ты хотела его смерти?
– Он буквально убил меня. Я хотела отплатить ему.
Деклан стискивает челюсть, и я продолжаю объяснять.
– Я была счастлива... когда была маленькой девочкой, я была счастлива. Я жила с папой, и однажды...
– Я захлебываюсь болью от этих слов.
– Однажды, его отобрали у меня. Арестовали. Мне было всего пять, когда это произошло. В этом был виноват Беннетт. Моего отца отправили за решетку, а меня в ад.
Я замолкаю, когда больше не могу говорить и просто плачу. Захлебываясь в собственных всхлипах, пока Деклан сидит — холодный мужчина, в глазах которого отражается лишь неверие, смятение и гнев. На него больно смотреть, но я все равно делаю это.
– Я больше ни разу не видела отца, а когда мне было двенадцать, он умер в тюрьме. Его убил какой—то заключенный.
– Какое отношение ко всему этому имел Беннетт?
– прерывает он меня.
– Потому что... это долгая история.
Я истощена.
– Ты задолжала мне правду.
– Он... он думал, что мой отец надругался надо мной, но такого не было. Он рассказал своим родителям, и они вызвали службу, чтобы она занялась расследованием. Вместо этого они нашли доказательства, что он торговал оружием, и арестовали его. Я знаю, это звучит ужасно, но он был хорошим человеком, и у меня с ним была хорошая жизнь.
– Мой плач становится сильнее.
– Он не был плохим, он был идеальным и любил меня, а Беннетт отобрал это все. В секунду, он развел костер, который выжег все в моей жизни. Этот ублюдок украл мою жизнь!