Отпуск строгого режима
Шрифт:
— А что четвертые?
Меланхолики… Чтобы работать с этими, надо железные нервы иметь. Мне лично очень трудно.
— Чего — очень чувствительные? Чувствуют фибрами, что вокруг делается?
— Да, они чувствительные, только по-другому. Вытащить кошелек у них — плевое дело. Но они начинаю реветь, жалиться.
— Ну хер с ними, пускай сопли по щекам размазывают, а ты в это время уходишь, — ухмыльнулся Борода.
— Так они так причитают, что хочется не то что лопатник вернуть, но еще туда свои бабки подложить. Очень тяжело. Я же не зверь.
— Как ты определяешь, кто это — холера, пингвин, флегма или этот мелкохолик? — с хитрым любопытством спросил Борода.
— Опыт — великий учитель. Смотрю и вижу.
— Че, значит, вот так позыришь — и сразу же нутро фраера видишь? Как у лепил на аппарате просвечиваешь? — скептическим тоном проговорил турок-месхетинец.
— Скорей всего, как таможенник, который не только смотрит, что у тебя в баулах, а еще пасет, как ты эти баулы тащишь.
— Говоришь, любого фраера раскусишь? — брал на понт Борода.
— Ну да, — самоуверенно произнес Валет.
— Щас проверим, как ты заливаешь.
Борода аккуратно отодвинул плотно занавешенные шторы, которые подельники задернули, чтобы посторонний взгляд не проник в номер. Наличие камер наблюдения Валет уже проверил. Приходилось верить хозяевам отеля, что они не ублюдки и свято блюдут неприкосновенность личной жизни клиентов — в номере видимых «глазков» и «жучков» не обнаружилось.
— Ну-ка, Валет, позырь на того чувака. Кто он по твоему ранжиру? — Борода, глядя на дорогу за забором, который отделял территорию отеля от остального света, указал на человека, копошащегося в мусорном баке.
Карманник внимательно посмотрел, на кого указывал турок-месхетинец, — человек в длинном то ли плаще, то ли темной тунике, похожей на поповскую рясу, в высокой шапке-скуфейке, бородатый и патлатый, под колпаком света, лившегося от уличного фонаря, отбирал из мусора ценные, на его взгляд, вещи — жестяные банки, стеклянные и пластмассовые бутылки.
— Что ты скажешь об этом «батюшке»? — повторил вопрос Борода.
— Это не просто «батюшка». Он знает местные законы, разбирается в ценах этих бутылок и банок, кому попало их не понесет.
— Ну, об этом бы и я догадался. На фига по дешевке сдавать то, что насобирал, — прокомментировал подельник.
— Он живет под кустом или низкорослым деревом, — продолжал Валет, — днем размышляет о смысле жизни на планете Земля, а вечером работает уборщиком, помогает жить другим, чтобы они не погрязли в собственной грязи. А приехал сюда он из селения, которое уничтожила стихийная катастрофа — селевой поток или оползень.
— Как братэллу Серегу Бодрова?
— Да!
— Откуда ты это все узнал!?
— Вижу и умею видеть…
— Да гонишь… — возмутился Борода, — полный гон и выпендрон. Только я не понимаю, зачем это тебе выеживаться перед корешем.
— Бляха-муха, гон, говоришь? сам присмотрись. Рожа у него полосатая.
— Как полосатая?
— Значит, спит днем под кустом. Загар так ложится. Одет как стародавняя секта, которая о нас с тобой молится. О таких в новостях трындели. Они вычищают наши грязные помыслы, и не только помыслы, а убирают наши отбросы. Тогда как раз говорили, что их селение в горах снесло селевым потоком.
— Ну ты даешь, у тебя в голове чан всякой всячины, и ты эту бурду по мастям раскладываешь… — удивился Борода — А кто он по твоему ранжиру?
— Скорей всего, сангвиник, только заторможенный тягомотными думами о смысле жизни. Но у таких брать нельзя, — заявил Валет. — Да у них ничего и нет. Разве что амулет стародавний, который на того, кто его стащит, несчастье наведет. Гол как сокол.
— Э, не говори. Я тоже иногда в ящик пялюсь, — не согласился Борода. — Видел я, как одного бомжа в Норвегии хоронили. Он всю жизнь банки из-под пива собирал. Так он миллионером оказался и столько всякого добра в разных загашниках припрятал — просто не поверишь. И никто рядом, бомжи такие же, как он, и не подозревал, что у него столько бабосов, — турок-месхетинец еще раз внимательно посмотрел на мужика в черной скуфейке, как будто хотел узнать, не скрывается ли у него под «рясой» мошна с золотыми монетами.
— У этого точно ничего за душой нет, — еще раз сказал Валет. — Брать надо у толстосумов, у жиреющих фраеров. Ощипывать их — то же самое, что делать липосакцию.
— Чего?
— Откачку жира. Чтобы фигура стройней была. Это им даже полезнее будет, — усмехнулся карманник. — Не зажрутся вконец.
— Достал ты меня с мудреными словам, — скривился Борода, — Короче, дело к ночи, а завтра пойдем на это самое… на лепосанкцию, тьфу, блин, на работу?
— Нет, завтра не пойдем, — решительно сказал Валет. — Держи. Это твоя доля.
Карманник протянул пачку евро и долларов Бороде:
— Русские рубли не даю, пока хватит «зелени», будет заначка.
— А почему это — не пойдем? — вскинул свои лохматые брови турок-месхетинец.
— На первых порах и этого хватит. Можно жить… Сейчас нам главное — не засыпаться, а поэтому прикинемся туристами. А после тяжелой работы надо отдохнуть, мы же тоже люди, не всем же трудоголиками быть. Да и я сыт по горло постоянным шухером, всю жизнь в бегах. Надо и нервы полечить. Короче, греем перышки на солнышке. Только давай так — хвостом друг за другом не ходить. В личную жизнь друг друга не вмешиваться — недаром здесь две спаренные шконки, — подмигнул Валет.
— Ладно, — с обидой в голосе буркнул Борода.
Он-то догадался, что у Валета на уме была та привлекательная попутчица из автобуса и теперь фактически кореш-подельник хочет от него если не избавиться, то отстраниться. — Пойду в бар загляну, а то в автобусе кимарнул, сон перебил.
— Давай, я здесь о своем покумекаю, — кивнул вор-карманник.
Борода положил купюры в свой бумажник и, не оборачиваясь, вышел из номера Валета.
12