Отравленные клятвы
Шрифт:
Его рубашка распахивается, обнажая мускулистую грудь и пресс, легкую россыпь темных волос на мощных грудных мышцах, спускающихся по выступам мышц живота, над пупком и исчезающих под пряжкой ремня. Когда он пожимает плечами, позволяя рубашке упасть на пол, я вижу мускулистые плечи и бицепсы, которые было бы трудно обхватить руками.
Я помню, Марика говорила что-то о том, что он ходит в спортзал и она не шутила. У меня немного пересыхает во рту, когда я смотрю на него, забывая на самую короткую секунду, что это мужчина, которого я должна ненавидеть. Мужчина, которого я не хочу, потому что он великолепен. Абсолютно охуенный.
Его рука тянется к поясу, другая все еще почти рассеянно поглаживает меня, пока он снимает одежду, и страх снова пронзает меня, когда мой взгляд опускается к его эрекции. Он огромный, если только очертания его брюк спереди не оптический обман. Я не знаю, как физически возможно, чтобы он был внутри меня, если он такой большой. Я хочу выглядеть так, как будто мне все равно, но я чувствую, как мои глаза расширяются, когда он расстегивает пряжку ремня, и медленная, удовлетворенная ухмылка расползается по его губам, когда он убирает руку от моей киски.
— Не поджимай ноги, — говорит он, слова произносятся в четком порядке. — Держи себя открытой для меня, Лиллиана, или тебе не понравится то, что произойдет, когда я сам снова открою тебя.
— Мне это все равно не понравится, — огрызаюсь я на него, но ответ звучит не так искренне, как раньше. Я понимаю, что не имеет значения, что я говорю. Он видел, что я хочу его. Что мое тело уже жаждет большего удовольствия, которое он мне доставил. Я чувствую, какая я влажная, как пульсирует и трепещет мой клитор, когда он убирает пальцы, желая, чтобы он продолжал поглаживать. Мои пальцы дрожат, прижатые к кровати, и я смотрю, как он тянется к молнии.
— Ты никогда раньше не видела обнаженного мужчину, не так ли? — Его глаза сужаются, руки тянутся, чтобы стянуть с бедер брюки от костюма.
— Конечно, видела. — Я тяжело сглатываю. На самом деле это правда, но он мне не верит. Я вижу это по ухмылке на его лице.
— Так вот почему ты пялишься на мой член, как будто боишься, что он может напасть на тебя? Или это просто потому, что тебе не терпится узнать, как он будет ощущаться внутри тебя?
Говоря это, он стягивает штаны, и когда они падают, оставляя его таким же голым, как и я, его член высвобождается, ударяясь о его живот и оставляя слабый след предварительной спермы на его коже, он такой блядь твердый. Это не было оптической иллюзией. Он охуенный. Его рука обхватывает его член, опуская его так, что набухшая головка направлена на меня, и я тяжело сглатываю. Какое бы желание я ни испытывала, оно, по крайней мере, на мгновение снова сменилось страхом.
— Я не могу его принять. — Слова вырываются прежде, чем я успеваю их остановить, потому что я уверена, что, если он попытается трахнуть меня, он разорвет меня на части. — Это не…. это невозможно.
— Ты сможешь. — Он подходит ближе, между моих ног, и на ужасающий момент мне кажется, что он собирается вонзиться в меня быстро и сильно, так, как, как я думала, я хотела бы, чтобы он это сделал. Я думала, что хочу, чтобы он трахнул меня и покончил с этим. Но если бы он это сделал, я думаю, я была бы в отделении неотложной помощи.
Если бы он позаботился о том, чтобы потом отвезти меня туда.
Его рука медленно скользит вниз по его толстому стволу. На кончике есть перламутровая капелька жидкости, стекающая вниз, и он втирает ее в нижнюю часть своего члена, расслабляя кулак, когда она скользит по его напрягшейся плоти. На этот раз он протягивает левую руку, кончики его пальцев снова касаются моего клитора, прежде чем скользнуть вниз к моему входу.
— Ты будешь удивлена, что ты можешь взять, прелестный маленький зайчонок — бормочет он. — Мой язык, мои пальцы…мой член. Ты будешь удивлена, куда ты можешь меня взять. И ты это сделаешь, потому что ты будешь моей хорошей девочкой. Моей послушной женой.
Два пальца скользят внутри меня, совсем слабо, как у него было в кабинете, когда он прикоснулся ко мне в первый раз. Он оставляет их там на мгновение, как будто позволяет мне привыкнуть к ощущениям, его рука все еще медленно скользит вверх и вниз по всей длине его члена. Его голодный взгляд останавливается у меня между ног, и я с каким-то отстраненным шоком осознаю, что он делает это именно так. По выражению его лица я вижу, что он едва сохраняет самообладание, что он хочет быть внутри меня сейчас вместо того, чтобы вот так готовить меня к нему. Это то, что он делает, смутно осознаю я, когда он медленно вводит в меня два пальца. Поначалу растяжение поражает, что-то вроде ожога, когда я впервые испытываю странное ощущение чего-то внутри себя. Это только поначалу странно, а потом, когда он медленно начинает двигать пальцами, это становится приятным.
Я чувствую, что непроизвольно сжимаюсь в его объятиях, и мои щеки заливает румянец. По блеску в его глазах я вижу, что он знает, что делает со мной. Его рука замедляется на члене, как будто он пытается сохранить контроль, и его пальцы проникают глубже, большой палец прижимается к моему клитору, усиливая удовольствие.
— Скоро это будет мой член, моя прелестная жена, — бормочет он, его пальцы поглаживают внутри меня. Это одновременно странно и приятно, давление превращается во что-то лучшее, более сильное. — И это будет ощущаться ничуть не хуже. Это будет ощущаться лучше.
Я делаю глубокий вдох, призывая на помощь все остатки присутствия духа, которые у меня остались, и, глядя ему прямо в глаза, выплевываю:
— Иди нахуй.
Его рука замирает. Его большой палец сильно надавливает на мой клитор, и улыбка расплывается по его лицу.
— О, Лиллиана. Мне это не понадобится.
НИКОЛАЙ
Лиллиана Нарокова, теперь Васильева, сведет меня с ума, блядь.
Я должен был просто трахнуть ее. Я должен был сорвать с нее свадебное платье, бросить ее на кровать и трахнуть ее так, как я представлял это с той ночи, когда она вошла в кабинет моего отца. Но мое решение не делать этого было двояким.
Я сказал себе, что это просто потому, что я не хотел причинять ей боль. Я никогда не причинял боли женщине и не планировал начинать в свою первую брачную ночь. Кроме того, я хотел насладиться ею больше одного раза, и я не смог бы этого сделать, если бы она была повреждена. Но это было нечто большее. Я хотел заставить ее хотеть меня. Не просто разрешить мне делать с ней то, что я хотел, но и отдаваться. Я хотел, чтобы она промокла для меня, возжелала меня. Я хотел, чтобы она научилась жаждать меня. К концу вечера я хотел, чтобы она умоляла о большем. Но она также успела достать меня.