Отражение
Шрифт:
— Обязательно.
Ехать было недалеко, и вскоре показались высокие ворота парка развлечений, через которые входили и выходили родители с детьми, школьники, старички…
Хибари остановился, разглядывая яркую вывеску с названием парка. Когда он в первый и в последний раз переступал его границы, эти ворота были чуть ли не насквозь ржавые и протяжно скрипели, а название — Кокуе Лэнд — с трудом можно было прочесть.
Он передернул плечами, заставляя себя выйти из машины и шагнуть за ворота, и отступил назад. Сердце гулко билось в груди.
Нет. Глупо было возвращаться. Он не хотел этого.
— Пойдем, — потянул его за рукав Катсу, с беспокойством заглядывая ему в лицо. На инстинктивном уровне он понимал, что отец считает, что нужно войти, но не может. Или не хочет. Он не знал причины, но чувствовал, что правильно поступает.
Хибари посмотрел на него растерянно и болезненно и кивнул. Пройдя на территорию парка, он отошел в тень деревьев и, вытряхнув из кармана пузырек с таблетками, быстро проглотил одну. Катсу никогда не видел отца слабым, и ему было неприятно и неловко, что он застал его в такой момент. Все вокруг знали о том, как Хибари горд и самоуверен, и становиться свидетелем его слабости совсем не хотелось. Не думать о том, что отец после этого отстранится от него, он вряд ли сможет.
Хибари потянулся к шее, но вовремя вспомнил, что галстука на нем нет, и, щелкнув «молнией» на спортивной куртке, двинулся к высокому зданию кинотеатра. Катсу поспешил за ним.
— Здесь, — остановился отец у входа, всматриваясь в окна. Когда-то они зияли темнотой, кое-как забитые досками и фанерой, а через широкие щели между ними виднелись рваные грязные занавески темного бордового цвета. Надо же, он запомнил все в таких деталях.
Он шел по вот этой дорожке, теперь вымощенной камнем, оставляя после себя гору избитых тел, наслаждался запахом крови, упивался своей силой и предвкушал убийство нарушителя порядка в его городе. Как же он был самоуверен. Он тогда и понятия не имел, что существует подобного рода мафия, не знал о пламени, о том, что бой может проходить не только на кулаках, не знал, что его безобидная непереносимость сакуры, которая могла помешать ему разве что любоваться ею, когда-нибудь станет причиной главного поражения в его жизни.
— Что — здесь? — осторожно спросил Катсу. Он не понимал, что они делали в этом месте, почему так напряжен его отец, почему он так пристально осматривает каждый камешек на пути и сжимает кулаки в карманах так, что слышен хруст пальцев.
— Здесь я дрался с Рокудо Мукуро.
Катсу пораженно замолк. Он и не знал, что это было здесь. Он и об их сражении знал лишь в общих чертах. В основном только о том, что отец проиграл и тяжело переживал свое поражение. Если бы он только знал! Он бы ни за что не позволил бы ему войти. Отговорил бы его, отвлек, сделал бы что угодно, но не дал бы ему переступить границы этого парка.
Катсу хотел увести его, развеселить какой-нибудь глупой шуткой, да даже разозлить, лишь бы не видеть это застывшее выражение на его лице, но буквально оборвал себя на полуслове.
Он вспомнил день, когда Мукуро привел его сюда, когда они впервые поцеловались на колесе обозрения, помнил его веселую улыбку и слова о том, как здорово было им с отцом в свое время в этом месте. Глядя сейчас на отца, Катсу с уверенностью мог сказать, что никакого веселья он тогда не испытывал. И те шуточки, сказанные донельзя довольно и с явной ностальгией, неприятным осадком осели в памяти.
Хибари глубоко вдохнул, как перед погружением в воду, и быстро поднялся по ступенькам.
Он шел по ярко освещенным коридорам, увешанным картинами и зеркалами, в которых блуждали радостные люди, но видел облезлые стены, сыплющуюся штукатурку с потолка, разбегающихся под ногами тараканов.
Собственные шаги отдавались в голове гулким эхо. Она даже забыл про Катсу, который, не отрываясь, шел за ним след в след.
Он спустился в подвал, где открыли зал с игровыми автоматами, и перевел дыхание. Закрыть глаза, осознать, что все теперь по-другому, отпустить.
Но не получилось. Точнее, получилось совсем наоборот.
Все тело болит, при каждом движении — даже осторожном — щелкает в ребрах, перед глазами плывет, и монотонно гудящая голова тянет вниз, тяжелая до невозможности, но это все пустяки. Это все можно было бы перетерпеть. Забыть — тем более.
Хибари закрывает ладонью рот, морща лицо в отвращении. Катсу смотрит на него взволнованно, замерев на расстоянии вытянутой руки. Звенят автоматы, кричат подростки, гремит музыка, но все проходит мимо.
Не верится в поражение. Он знает, что сильнее, знает, что победит, но дурманящий запах вишни кружит голову и заливает свинцом мышцы, першит в горле, и в ушах тонет ехидный, самодовольный голос.
Хибари поворачивается, натыкается на кого-то из персонала, идет быстро, прижав ко лбу ладонь, и Катсу бросается к нему, не на шутку перепугавшись.
Холодные прикосновения, обманчиво-сладкий полушепот в затылок и висок, и шершавый, сбитый камень под ладонями и коленями. Длинные пальцы, стискивающие бедра, хватающие за волосы. Грубые резкие толчки, дергающие его то вперед, то назад, шумные выдохи за спиной, распирающие скользкие движения в его теле, стекающее по ногам чужое семя…
Хибари едва сдержался, ворвался в туалетную кабинку, и его вывернуло едва ли не наизнанку. Он оперся ладонью о белый бачок и, склонившись над унитазом, содрогался в конвульсиях, очищая желудок.
Он словно прочувствовал это на себе заново, и это было в разы отвратительнее, чем тогда, много лет назад, хотя это и казалось чем-то невообразимым. Сильнее испытывать омерзение было просто невозможно.
Хибари смотрел на белый кафель, тяжело дыша, упершись руками в стену впереди себя, и медленно приходил в себя, возвращаясь в реальность чуть ли не кусочками.
Никогда он не испытывал такого унижения. Никогда не проигрывал с таким размахом. Никогда не ненавидел так сильно. Никогда так не желал кого-то убить.
— Отец, вам нехорошо? — метался вокруг него Катсу. Быстро смочив бумажное полотенце, он протер его лицо, и крепко обнял, желая успокоить. Отец вяло оттолкнул его, но он лишь сильнее прижался к нему. — Все в порядке, я рядом с вами, вы в безопасности.
Хибари стоял, привалившись спиной к туалетной кабинке, обнимая Катсу, и с иронией подумал, что лишь еще сильнее ранил свою гордость в желании ее поправить.